замерзший фьорд, который медведям нужно было пересечь, чтобы попасть к дворцу Магнуса, она, собрав всю свою магию, наблюдала и ждала, пока медведи двинутся по льду. Ведя пальцем вдоль реки, змеившейся в долине, она остановила его в том месте, где находились животные, и хлопнула в ладоши. Печальный стон потряс воздух, по середине фьорда быстро побежала широкая трещина, ледяное поле вздыбилось и сбросило рычащих медведей в холодные воды, которые били их о скалы.
— К горе, Боуэн!..
Голос Эванджелины хрипел от усилия не давать воли эмоциям. Верхом на Боуэне они следовали за безмолвной процессией лошадей и всадников к расположенному внизу плато, где их армия собиралась разбить лагерь. Среди обледенелых вершин окружающих гор свистел ветер, а внизу кружился покрытый кровью и пеплом снег, заметая следы недавно происходившей там битвы. У Эванджелины защипало щеки.
Она не заметила, что Боуэн приземлился на скалистом обрыве, пока Аврора, дрожа, не спустилась с коня. Эванджелина сняла себя с лошади и, повернувшись, увидела наблюдавших за ней Фэллин и ее сестер. Они все несли на себе отметины ожесточенной битвы, но никто из трех не был серьезно ранен.
— Как он? — спросила Эванджелина, с трудом найдя слюну, чтобы смочить рот.
— Не очень хорошо. Гейбриел не…
— Стоп!
Внутри ее поднялось негодование, какого она никогда прежде не испытывала, и она стремительно прошла мимо женщин.
— Где он?
Эванджелина обвела взглядом группу белых палаток, внутри которых мужчины оказывали помощь раненым.
— Бродерик считает, что лучше всего увезти его…
— Я не спрашивала, что делать, я спросила, где он, — огрызнулась Эванджелина.
— Там, в пещере, — ответила Фэллин, указывая на открытый проем.
Чувствуя, что ей вот-вот станет плохо, Эванджелина с трудом сглотнула и стиснула зубы. Она постаралась заглушить воспоминания, но мозг не проявил к ней милосердия и наполнял ее образами Лахлана — целующего ее, дразнящего ее, касающегося ее, выводящего ее из себя, — и она до боли сжала губы.
— Эванджелина!
Фэллин сочувственно положила руку ей на плечо, а Райана с Шейлой подошли ближе. Эванджелина покачала головой и предупреждающе подняла вверх палец, чтобы остановить их. Если она позволит сестрам утешать ее, то не сможет побороть душившие ее чувства. Глубоко вздохнув, чтобы успокоиться, она подошла ко входу в пещеру и, нагнувшись, шагнула внутрь.
Гейбриел и Бродерик, стоявшие на коленях возле Лахлана, оглянулись на нее. В очаге, который они устроили в нескольких шагах от того места, где он лежал, ярко горел огонь. Его тело от талии вниз было закрыто шкурами, и Эванджелина пожалела, что мех не прикрывает его всего, потому что его кожа, та малая ее часть, что не была закрыта повязками из белой ткани или не была черной от синяков, имела синевато-серый цвет.
Стараясь не поддаваться страху, Эванджелина, пошатываясь, опустилась на колени и, осторожно дотронувшись до щеки Лахлана, вздрогнула, ощутив холодную влагу. Он выглядел так, словно был высеченной из мрамора статуей — статуей прекрасного бездыханного ангела.
— Эванджелина, если мы не будем действовать быстро, боюсь, мы его потеряем.
Она ухватилась за тонкую ниточку надежды, прозвучавшей в словах Гейбриела.
— Что? Что нужно сделать?
— Ему нужна кровь.
— Да, разумеется. Я пойду в Королевство Смертных. Я приведу Эйдана.
Произнося это, Эванджелина уже поняла, что магия, необходимая для их транспортации, превышает ее возможности, и наклонила голову, борясь со слезами отчаяния. Как могла магия изменить ей в тот момент, когда Эванджелина больше всего в ней нуждалась?
— Нет, его ранения слишком серьезны. Ему нужна кровь фэй. Кровь фэй с очень сильной магией. Ему нужна твоя кровь, Эванджелина.
«Ты точно такая же, как твоя мать. Зло у тебя в крови». Приговор Морфессы прозвучал в голове Эванджелины так же громко, как стучало ее сердце.
— Нет! Я не могу. Я не могу сделать такое ему.
Гейбриел изумленно взглянул на нее.
— Если ты этого не сделаешь, вина за его смерть ляжет на тебя! — возмущенно бросил Бродерик и выбежал из пещеры.
От обвинения Эванджелина едва не задохнулась — они не понимают, о чем просят ее. У нее так сдавило грудь, что она с трудом смогла произнести:
— Он не понимает, мой господин. Лахлан не похож на нас. Он не признавал, что происходит из фэй, пока уже невозможно было этого избежать. Он ненавидит эту часть себя. Говорю тебе, он не поблагодарит нас за это.
— Эванджелина, за последние два года я хорошо узнал Лахлана. Он поймет, — тихо заверил ее Гейбриел.
Нет, не поймет, хотелось крикнуть ей. Разве он сможет? Глядя на тени, колеблющиеся на потолке пещеры, Эванджелина постаралась удержать влагу, наполнявшую ее глаза, и только потом повернулась лицом к Гейбриелу.
— Возможно, он гораздо охотнее примет твою кровь. Ведь ты его друг.
— Я бы с удовольствием это сделал, но, не считая Иския, ты обладаешь самой сильной магией из всех, что я видел. Для Лахлана необходимо, чтобы это сделала ты.
— Моя магия ослабла.
От этого признания у нее во рту остался горький вкус.
— Это ты ослабла, а не твоя магия. Только ты одна можешь исцелить Лахлана. Я знаю, ты не хочешь, чтобы он умер. Прошу тебя, Эванджелина, дай ему свою кровь.
У Эванджелины сжалось горло от стремления обуздать свой страх, свое страдание.
— Нет, — тяжело сглотнув, произнесла она, — нет, я не хочу, чтобы он умер.
Она не хотела этого, и не только потому, что его смерть принесет горе его семье. Лахлан доказал ей, что может стать королем, в котором нуждается Фэй, что он ничем не похож на своего отца.
Поглаживая его по огрубевшей от щетины щеке тыльной стороной пальцев, Эванджелина вдруг поняла, как много стал значить для нее Лахлан, и подавила горькую усмешку — она не могла стать для него чем-то большим, чем была сейчас. Он королевской крови, и ему суждено жениться на одной из принцесс, чьи имена она написала на пергаменте, лежавшем у нее на письменном столе.
— Я это сделаю.
Она очень многим обязана Лахлану, а ей не удалось защитить его. Эванджелина только надеялась, что, дав ему свою кровь, она не обречет его разделить ее судьбу. Нет, не судьбу, а страх, поправила она себя и вспомнила, что с того дня, как она преодолела преграду, не появлялись ни злобные тени, вплетающиеся в ее магию, ни голос, подстрекающий ее искать отмщения.
— Я оставлю тебя наедине с ним. Позови меня, если будет нужно. — Гейбриел вложил ей в руку кинжал. — Если тебе от этого будет легче — хотя я и не знаток в этих делах, — то я убежден, что он ненадолго заберет у тебя магию.
Беспокоясь только о том, что ее кровь принесет Лахлану, Эванджелина совершенно не задумывалась
