пишут так зло?
- Ты у меня слишком умная для десяти лет.- Утешал меня папа. – Давай, лучше почитаем сказки. Твою любимую, про невесомую принцессу. Или про белую кошечку.
- Как можно читать сказки, когда вокруг такая несправедливость!?
- Я уже и не рад, что ты прочитала эти книжки, – говорил папа. – Несправедливости в мире предостаточно.
Наполеон Бонапарт. Просто Наполеон. Он родился на Корсике, там же где и мой папа. И прожил такую блистательную и великую жизнь!
Позже я поняла, почему мой папа хотел, чтобы я узнала о Наполеоне. Именно его насыщенная жизнь вдохновила меня на постоянное обучение, чтение разнообразных книг и самодисциплину.
«Мы – корсиканцы!» - думала я, - «И мы можем всё. Надо только захотеть.»
После Святой Елены, мы взяли курс на юго-восток. Держась вблизи Африки, папа не рисковал подходить к её берегам. Я в это время читала Жюля Верна.
«Африка! Колониальная Африка! Страна работорговцев и невольников!» - восклицала я вслед за Диком Сэндом, пятнадцатилетним капитаном.
Я обожала этого героя! Меня не смущало, что он не знал секстанта и астролябию и прокладывал маршрут, полагаясь только на компас. Я тоже мало разбиралась в навигационных приборах. Дик Сэнд был отважный, честный, мужественный, справедливый и, конечно же, красивый (в моём представлении). Я потребовала у папы карты и мы с ним прокладывали маршрут «Пилигрима». Вернее два маршрута. Как он шел по представлениям Дика и как его реально вел негодяй Негоро. Когда Дика приносили в жертву негритянским богам, я рыдала и не хотела засыпать, пока не узнаю, что же было дальше. Попутно я придумывала и другие приключения. Словно бы я тоже была на «Пилигриме» и, вместе с Диком, спасала миссис Уэлдон и её малыша.
Так вместе с Диком Сэндом и всевозможными фантазиями, мы, совершенно незаметно для меня, пересекли Атлантический океан и оказались у южной оконечности «черного» континента.
До Кейптауна на парусах мы не дошли. Кончился ветер, и пришлось запускать дизель. Когда показались огни большого города, папа предупредил:
- Сегодня стоим на рейде. Завтра - десантом в город, возьмем, что нужно и прочь из него.
Мама вздохнула, но спорить не стала. Если на Святой Елене нам было почему-то спокойно и совсем не вспоминалось, что нас могут искать, то здесь, в шумном Кейптауне, снова стало тревожно и возникло ощущение опасности.
На следующий день мы долго, очень долго проходили таможенные процедуры, и у нас не вышло закупить продовольствие. Тогда мы наняли такси и поехали в город. Мне было поначалу непривычно: всё время казалось, что машины едут не так. Но мама мне объяснила про левостороннее движение. Мы отправились на Сигнал-Хилл. Это такая гора с обзорной площадкой наверху. С одной стороны – город, с другой – город и море. Мне было удивительно, сто такой огромный город Кейп называется Таун, а не Сити. Я очень боялась, что на африканском континенте будут только чернокожие. Я всё ещё с ужасом вспоминала черные руки на своей шее и потные ладони, зажимающие рот. Но оказалось, что и белокожих людей в Африке тоже достаточно.
Ко всему прочему, оказалось, что недалеко от города живет папин друг, бывший моряк, с которым долгие годы они общались в радиоэфире. Забавно, но они ни разу не видели друг друга.
На «Нике» мы обогнули Кейп Пойнт и причалили в бухте. Потом папа нанял такси и мы отправились в горы, в городок Вустер. Дорога по красноватой пустыне показалась мне утомительной. Так долго в такси я не ездила никогда в своей жизни. Вустер оказался совсем небольшим городком, вроде деревни. Там, в маленьком красно-коричневом домике, жил Роберт.
Он оказался дивным, лохматым стариком, похожим на Энштейна. Его голубые глаза, казалось, выцвели, но смотрели из под седых бровей внимательно, готовые каждую минуту заискрится неподдельной радостью. Кроме того, Роберт всюду разъезжал на легкой, блестящей коляске. Его белые, тонкие ноги в хлопчатобумажных шортах, лежали неподвижно. Зато плечи и руки были мускулистыми и крепкими. В его гостиной вперемешку стояли какие-то приборы с проводами и сооружения для спорта, из стен на разном уровне выходили хромированные ручки и наоборот: куда-то в потолок уходила целая коса из проводов. Ни кресел, ни стульев в гостиной не было.
- Извини, Ник, – оправдывался Роберт. – Ко мне надо приходить со своей мебелью.
Дверей в его доме тоже не было, разве что входная.
Мы вышли из затруднительного положения – разместились на циновке на полу.
Роберт угощал нас вкусным чаем из каких-то африканских трав, расспрашивал папу, рассказывал сам. Казалось, они знают друг друга целую вечность.
- Дочка вот уехала. Не хочет она в Африке жить. Притеснение чувствует, белая госпожа. Хе-хе… - Роберт засмеялся.
- А ты? - папа смотрел на старика.
- А мне что? Место своё надо в жизни иметь. Людям помогать, пользу приносить – тогда и уважать будут. Вне зависимости от цвета кожи. Я вот не слышал, чтобы мать Терезу где-нибудь «притесняли».
Он снова засмеялся.
Папа с Робертом долго разговаривали, шутили и смеялись и казались мне ровесниками, несмотря на морщинистое лицо Роберта.
Позже папа рассказал мне, что Роберт – известный спасатель. По 15 часов в день он проводит в эфире, выискивая, кто подает сигнал о помощи и на его счету много спасенных жизней. Это сейчас и портативные рации, и радиотелефоны, а Роберт занимался этим делом, когда ещё и компьютеров не было. Он спасал не только тела, но и души. Поддерживал отчаявшихся, утешал несчастных, разделял с радистами и тревоги их и радости.
Пока взрослые разговаривали, я рассматривала приборы и картины на стенах.
В гостиной висели старинные карты и современные фотографии. На одной из них была молодая женщина с малышом на руках. У женщины были белые-белые волосы, ярко красные губы и шляпа с широкими полями. Малыш, как ангел на картинах Рафаэля, смотрел куда-то вверх и сосал палец. Ещё один портрет женщины, только черно-белый, стоял в рамочке на рабочем столе. Женщина тоже была со светлыми волосами, но совсем другая и глаза у неё были грустные. Она была гораздо старше и улыбалась как-то виновато. А ещё висела фотография самого Роберта. Он стоял на берегу океана в одних шортах и ветер трепал его светлые волосы. Фотография была черно-белой и, наверное, очень строй, потому что Роберт на ней казался ровесником папы.
Меня поразила одна карта. Я никак не могла понять, что же изображено на ней, а потом вдруг меня озарило: карта была вверх тормашками! То есть, наверху, где обычно Север, располагалась Антарктида и все материки были непривычно изогнуты. Я вначале подумала, что её неправильно повесили, а потом, присмотревшись, увидела, что и все названия подписаны так же: вверх тормашками. От этой карты я не могла оторваться долгое время. Поворачивала голову, стараясь разглядеть привычные очертания материков, пока Роберт не сказал:
- Смотри, Ник, как бы твоя девчонка себе шею не свернула!
Папа одобрительно погладил меня по спине:
- Ничего, иногда очень полезно менять точку зрения и смотреть на мир другими глазами.
Рассмотрев все карты и рисунки, я валялась на циновке возле мамы и кажется, даже вздремнула, потому, что, то ли слышала, а то ли придумала разговор папы и Роберта о каком-то картеле.
- «Ника» не иголка, Роб, её не спрячешь в стоге сена.
- Да, Ник, нажил ты себе врагов. А почему от программы-то отказался?
- Независимость, Роб. Это единственное, что у меня есть. И «Ника». От них я не могу отказаться.
- Хе-хе…- голос Роберта был тихим-тихим. – А как же девочки твои?
- Я надеюсь, что до такого выбора не дойдет, - так же тихо отвечал папа. – Ты же поможешь мне?
- Хитрец ты, Ник! Ладно. Сделаю, что смогу. Сам видишь, какой из меня помощник. Был бы я
