молодой, было бы мне лет пятьдесят… Хе-хе…
У меня чуть мозг не свернулся. Там же, в полудреме. Как же можно быть молодым в пятьдесят лет? По моему тогдашнему мнению, молодость – это пятнадцать лет, а где-то сразу после сорока сразу наступает глубокая старость.
У Роберта мы провели целый день.
- Что я могу тебе подарить на прощание, Ник? – спросил Роберт. В его голубых глазах на мгновение плеснула тоска.
- У нас на «Нике» всегда в дефиците хорошие книги, - улыбнулся папа. - Особенно для быстро растущих организмов, - папа кивнул в мою сторону.
Роберт задумался.
- От моей дочери осталось много книг, да боюсь, что, почитав их, твоя Софи тоже надумает удрать в Мельбурн. Хе-хе…
Роберт помолчал. Потом продолжил.
- Есть у меня одна вещица. И как раз на английском. Немецкую литературу раньше трудно было достать. Это теперь: заказал по Интернету, хоть с другого конца земли и вот она уже у тебя. А эту я купил давным-давно, тоскуя по родине. Ну, вот, Софи. Пусть и у тебя будет частица Германии. – Сказал Роберт, взяв какую-то коробку с полки и протягивая мне.
Я раскрыла её. В коробке лежала совсем старая, засаленная и много раз подклеенная книга.
- «Три товарища» - прочитала я вслух и подняла глаза на Роберта.
- Бери, детка. Читай хорошие книги и вырастай хорошим человеком.
- Спасибо, - сказала я растроганно и прижала коробку с книгой к груди.
Когда мы прощались с Робертом во дворе его дома, порыв ветра стеганул по глазам пылью и его старческие глаза заслезились…
9. Прятки
Обогнув Африку, мы миновали Мадагаскар и нам встретились два острова. Сначала был остров Реюньон, потом – Маврикий. На Маврикии мы остановились.
Я думала увидеть там настоящих островитян в юбках из пальмовых листьев, с хижинами и танцами у костров, но это оказался хоть и небольшой, но густонаселенный остров с настоящими городами, дорогами, машинами, магазинами и прочими благами цивилизации. И мороженое там было очень и очень вкусное!
На Маврикии папа встретил своих старых друзей, и они весь вечер пили пиво и балагурили у нас на палубе. А утром папе стало плохо, и его увезли в больницу. Через день он вернулся: бледный, осунувшийся и, виновато погладив маму по щеке, с чувством произнес строчку старой моряцкой песни:
- Не пить мне больше рому
В ямайских кабаках!...
Мама ещё сердилась и на папу и на его друзей и только удивленно приподняла бровь:
- Что так? Сделал выводы?
- Так меня ещё в Пуэрто-Рико врачи предупреждали… - папа виновато развел руками. – Не поверил я им. А зря. Интересно, бывает искусственная селезенка?...
Тут мама замахнулась на него полотенцем, и папа, как нашаливший школьник, быстро юркнул в трюм.
На Маврикии родители хотели, было отдать меня в школу, но оказалось я совсем не умею читать и писать по-французски, а в школе, где уроки велись на английском языке, учителя были сплошь баптисты. Поэтому мама, вздохнув, сказала:
- Лучше ты останешься неучем, как твоя бабушка, чем пойдешь в протестантскую школу!
Я так этому обрадовалась, что даже забыла спросить у мамы: почему она так не любит баптистов, кальвинистов и прочих протестантов? Ну, конечно, они молятся не на латыни, поют и чуть не танцуют в храме. И священники их почти ничем не отличаются от обычных людей. И целибата у них нет. Я, правда, плохо знала, что такое целибат, но точно знала, что у них его нет.
Поэтому, мы с мамой наслаждались неожиданно свалившимся на нас отдыхом: развлекались, ходили в кино и делали мелкие покупки. В то время как папа составлял списки припасов и маршрут для экспедиции, узнавал о предполагаемой погоде, течениях и ветрах. Нам предстояло пересечь Индийский океан.
Я полагала, что мы отправимся в Индию. Я много читала про эту страну и думала, что женщины там ходят в разноцветных одеждах и всё время поют и танцуют прямо на улице под звуки барабанов. Но папа сказал, что там очень грязно, бедно и множество прилипчивых болезней. И мы взяли курс на Австралию.
С погодой и ветром нам снова везло. Я наконец-то увидела летучих рыб. Они выпрыгивали из воды целыми стаями, проносились над поверхностью и снова шлепались в воду, но они – летели! И как океан светится в ночи я тоже увидела, собственными глазами! Свечение зарождалось где-то в глубине, поднималось, становилось ярче и, наконец, вся поверхность океана начинала сиять и двигаться. И океан становился похожим на небо: огромный Космос, загадочный и бесконечный.
А ещё нас сопровождали дельфины. Они встречались нам и раньше, но именно с индийскими дельфинами мы подружились. Они загоняли нам в сеть рыбу, а потом ловили на лету тех рыбёшек, что мы выбрасывали за борт. И их сильные, красивые, мокрые тела сверкали в солнечных лучах. Я каждый раз замирала, когда они рассекали волны перед самым носом «Ники» рискуя пораниться о киль.
- Зачем они так делают? – спрашивала я.
- Рисуются, - смеялся папа. – Хочется им покрасоваться перед маленькой принцессой. У дельфинов тоже есть грех – тщеславие.
- Так они – Люди!? – спрашивала я.
- Ну, уж точно не твари бессловесные. Они – другие, - серьезно отвечал папа. Я многого не знаю о них, но одно могу сказать верно: мы понимаем друг друга. С дельфинами всегда можно найти общий язык.
Я тоже хотела понимать дельфинов и выучить их язык. Что их пронзительное верещание это речь – я даже не сомневалась. Но даже подражать нашим соседям у меня получалось плохо. Однажды я весь день пищала и верещала, пока не сорвала голос. А дельфины (их собралось больше дюжины, целая стая!) лишь клокотали, высунувшись из воды и это их клокотание было похоже на смех. Я так обиделась на них, что целый день дулась, не поднимаясь на палубу.
- Вот и хорошо, - сказала мама.- Поможешь мне на камбузе.
Камбуз был, без сомнения, резиденцией мамы. Она могла приготовить еду из всего. И это было вкусно и питательно. Чаще всего мы ели овощи, фрукты и то, что можно было выловить в океане. А когда свежие припасы заканчивались, мы питались рисом, макаронами и консервами. Запасов пресной воды у нас хватало всегда. Родители были очень щепетильны в этом вопросе. И даже если у нас не было денег, чтобы купить еду, воду мы брали на берегу всегда. Может быть, папа когда-то испытал жажду в океане, как в пустыне, может, был слишком предусмотрительным, но точно знаю, что кроме достаточных запасов воды, у нас на «Нике» имелся ещё и опреснитель.
Снабжать камбуз едой доводилось папе. Он ловил рыбу на удочку, но чаще - сетью. Потом в плотных резиновых перчатках разбирал улов. Я держалась на расстоянии. Папа мне объяснил, что многие рыбы бывают опасными. Часть улова папа сразу отправлял обратно за борт, попутно объясняя мне про ядовитые иглы или другие способы подводной защиты. Остальное – отправлялось на камбуз и мама готовила нам еду.
Если встречался какой-нибудь редкий или нелепый экземпляр, я зарисовывала его в свою тетрадь, попутно записывая выхваченные из папиных объяснений слова: «раздувается», «жесткий», «встречается в этих широтах». Мои рисунки поначалу умиляли и забавляли моих родителей. Потом папа стал относиться к ним серьезнее и даже купил мне акварельные мелки, но всеми ими я пользовалась редко. Рисовала
