друг другу с понимающими лицами: «Мы обсудим это позднее». Вот я никогда не буду ничего скрывать от своих детей! И буду с ними всё обсуждать. Я мечтала, что у меня будут обязательно сыновья. Два или три. О том, что мне нужен будет муж – я как-то не думала. Но обязательно – дети. И они будут «такие, какие надо». Они будут моими друзьями.
Ещё в Мельбурне, папа долго говорил с кем-то по радио, а потом позвал меня.
- Ну, что, Софи, ты бы хотела увидеть айсберг?
- Настоящий?
- Самый настоящий. Мне передали по рации, что как раз сейчас один дрейфует у берегов Новой Зеландии. Погода теперь хорошая, так что мы свободно можем им полюбоваться.
- А это не опасно?
Я помнила историю Титаника.
-Мы же не собираемся его таранить, - засмеялся папа. – Близко подходить тоже не будем.
Мы шли и шли, а когда стемнело – легли в дрейф. Папа сказал, что не хочет повторить судьбу Титаника, поэтому остался на вахте сам.
Я долго не могла заснуть, таращила глаза и всё думала об айсбергах. Потом я нырнула в сон так стремительно, прямо со всеми своими мыслями, что вдруг оказалась на крошечном плоту. Вокруг меня громоздились огромные горы с заснеженными вершинами, а я была словно бы на озере. И вдруг я поняла, что маленькое озеро в горах, это на самом-то деле – море, а громадные снежные вершины вокруг – айсберги. И тут айсберги начали сдвигаться. Двигались они быстро и в тишине, и от этой тишины становилось только страшнее. Поверхность воды темнела и уменьшалась. Я лихорадочно соображала: что же мне делать? Поднырнуть под них? Но тут я понимала, что в темной воде спасения не будет. Карабкаться по скользким ледяным склонам? Но я сорвусь и рухну в эту, уже совсем черную, воду. Я чувствовала, что я одна и что я погибаю. Ледяные горы были уже совсем близко, я ощущала их холод. Казалось, он проникал сквозь тело до самой моей души. Вода скрылась совсем, айсберги сжимали мой плотик так, что он ходил ходуном. И тут я взглянула вверх. Там было чистое голубое небо.
«Спаси меня!» - прошептала я и протянула вверх руку. И вдруг моё тело стало легким и невесомым и я, медленно оторвавшись от плотика, стала подниматься вверх. Всё выше и выше, всё быстрее и быстрее. Плот, холод, море, ледяные горы – всё осталось внизу. А на верху было только небо и ослепительно прекрасное солнце. И такая радость наполнила меня, что мне казалось, что я дышу ею.
Проснулась я так же внезапно, как и заснула. Словно вынырнула. Но радость осталась в моём сердце, и я хотела поделиться ею. Я знала, что пересказывать сны глупо. Пока подбираешь слова, тонкое очарование сна испаряется и уже невозможно объяснить то, что приводило во сне в трепет или восторг. Я знала только один способ запечатлеть то, что почувствовала этой ночью. В своём альбоме я нашла чистый лист и быстро набросала силуэты трех летящих фигур. Вместо рук я сделала им огромные крылья и они заняли почти всё пространство листа. А там, где находится сердце, у силуэтов были дыры и из них широкими лучами светило солнце, как бывает, когда солнечные лучи прорывают облака. Я рисовала, ничего не видя и не слыша вокруг. Так всегда случается, когда я чем-то сильно увлечена.
Ко мне подошла мама, обняла и поцеловала в голое плечо.
- Что ты рисуешь, доченька?
- Бога! – ответила я, и сама опешила от своего ответа. Повернулась к маме и, глядя в её растерянное лицо, сбивчиво пыталась объяснить:
- Понимаешь, он спасет всех нас! Обязательно спасет! Только надо, чтобы он был вот здесь, внутри. И тогда мы все полетим. Только не на крыльях. Я нарисовала их, чтобы было понятно. А так, просто. Это как дышать! Вдыхаешь – и ты уже как невесомая принцесса. Только лучше. Невесомая принцесса никого не любила, а ты летишь и любишь весь мир!
Мама смотрела на меня странно, потом поцеловала в лоб долгим поцелуем и прошептала:
- Ты полетишь, детка. За нас всех. Обязательно полетишь.
Айсберг был громадный! Он был больше, гораздо больше «Ники». И даже больше сухогрузов, которые нам встречались в пути. Его можно было бы сравнить лишь с океанским многопалубным круизным лайнером, я видела такие. Но ведь это только надводная часть! А ведь самая большая часть айсберга находится под водой! Я бы очень хотела увидеть нижнюю часть айсберга, но папа сказал, что близко подходить небезопасно. От айсберга может отколоться такой огромный кусок, что пробьет судно насквозь.
- А как же те корабли? – я указала на множество яхт, катеров и других кораблей, сопровождавших айсберг.
- У них свои капитаны и своя голова на плечах, - отвечал папа. – Многие из них ведут научную работу, вон, видишь, даже вертолет есть. А просто так рисковать нашей «Никой» я не стану.
И папа был прав. «Ника» - единственное, что у нас было.
11. Райские острова
Я уже не помню названия всех тех островков, что мы посетили в Индонезии. Сначала я записывала их названия себе в тетрадочку и зарисовывала, но очень скоро оказалось, что очертания их – почти одинаковы. Это были атоллы. Какие-то из них были крупными и обитаемыми, но в большинстве – просто коралловые рифы в океане. Папа много нырял с аквалангом, притаскивал красивые раковины, кораллы, и даже – жемчужины. Я пыталась зарисовать всё, поэтому писать времени совсем не было. Зато у меня появился ещё один изрисованный альбом. Ни розового, ни персикового, ни палевого цветов у меня не было. Поэтому я всё рисовала синим и зеленым мелками. Как бы взгляд из глубины.
Я тоже хотела нырять, но папин загубник мне не подошел, поэтому я ныряла неглубоко и недолго – насколько хватало дыхания. Мне очень нравилось под водой. Там было сказочно красиво и все звуки вроде бы замирали, но ощущались уже не ушами, а всей поверхностью кожи. Под водой – время останавливалось, а мысли в голове текли ровнее. Мама этого не понимала и однажды подняла целую панику, когда я долго не показывалась на поверхности. Я нырнула, зацепилась за окаменевшие кораллы и любовалась нашей «Никой» снизу. На поверхности воды играли солнечные лучи и, казалось, что наша яхта плывет в солнечном потоке. Это было так изумительно, что мне хотелось петь от восторга, в голове стала рождаться странная и прекрасная музыка. Неожиданно ко мне подплыл папа и показал пальцем вверх. Я покачала головой. Тогда он погрозил мне тем же пальцем, и мне, к сожалению, пришлось всплывать. Мама почему- то была встревожена.
- Никогда, Софи, слышишь? Никогда не ныряй так надолго! Ты меня так напугала!
- Но, мамочка, - пыталась возражать я, – со мной же ничего не случилось. И не случится никогда в жизни! Зачем же тогда переживать?
Но мама была непреклонна. Больше в этот день она не пустила меня купаться. А все другие разы со мной рядом неизменно был папа.
После этого случая, я нарисовала картинку: белый, миндалевидный глаз на ярко-голубом фоне, и от него кругами расходятся желтые блики. Это была «Ника» из глубины океана, но непосвященным она казалась необычным солнцем в небе. Позже я дорисовала кораллы и водоросли. Но и они непосвященным казались просто необычными деревьями. Я только посмеивалась, когда они решали, что же это за деревья и в какой стране я такие могла видеть? А миндалевидное солнце – это детская фантазия. Правда, находились и такие, кто говорил, что эта картинка особая и заставляет задуматься о том, что Бог глядит на нас. Я посмеивалась и над одними и над другими. Моё солнце – это «Ника»! Наша «Ника»…
Именно там мама смастерила мне красивейший браслет из пеньки. Его украшали подвески из ракушек, кораллов и жемчужинок. Позже, уже на Аляске, она сделала мне такие же бусы.
На островах Французской Полинезии у нас было много радостных встреч. Я совсем не помнила Полинезию, но чувствовала, что действительно родилась там: все знакомые мамы и папы смотрели на меня с нескрываемым любопытством. А одна толстая туземка прослезилась умиленно и попыталась меня обнять. Я ускользнула от неё и спряталась за маму.
- Прости, Туа, - засмеялась мама. – Софи у нас совсем дикая.
