- Пойдем скорее, а то опоздаем.
Я опешила:
- Ты собираешься идти вместе со мной?!
Сэм смутился.
- Ну, нет, конечно. Я тебя провожу. Потом посижу в библиотеке. А потом, когда у вас всё кончится, провожу тебя до дома.
- Не надо, - сказала я сердито, отнимая у него свою сумку. – Я теперь сама.
Мы встретились с Джастином не доходя до библиотеки и не сговариваясь поднялись на холм. С его вершины был хорошо виден залив. Солнце светило сквозь пелену облаков, но не слепило. Рядом со мной стоял Джастин, у нас было свидание, но очарование его вдруг стало меркнуть. Мы молчали, не зная о чем разговаривать.
- Ты красиво танцуешь, - наконец сказал Джастин. – Ты хочешь стать танцовщицей?
- Нет, художником. А ты?
- Отец хочет, чтобы я стал врачом.
- А ты сам?
- Не знаю ещё. Я хотел бы заниматься спортом. Профессионально.
Мы топтались на вершине холма и молчали. Мы очень много молчали. На обратном пути Джастин взял мою руку в свою, но в этом не было заботы, как обычно было во всех движениях Сэма. Он взял руку потому, что подумал, что надо взять меня за руку. Потому, что так положено. Потому, что свидание.
Джастин проводил меня до самого дома и увидел сосну с сердечками.
- Круто! – усмехнулся он. И добавил, - А ты, оказывается, популярна. Здорово, что мы с тобой встречаемся.
Когда Джастин ушел, я подошла к сосне. Сердечки были вырезаны из розового пластика и прикреплены к веткам проволокой. Проволока была до боли знакомой: именно её, целую катушку, Сэм выпросил у мистера Твитча неделю назад. Теперь я узнала и сердечки. Помнится скатерть на обеденном столе в доме Найколайски была именно такая: пластиковая и нежно-розовая...
20. Весна
Ещё в начале осени, когда мы только обосновались в Уналашке, мы встретились с Найколайски в магазине.
- Папа, купи персиков! Ну, пожалуйста!
У меня даже челюсть отвисла от такого нытья. Сэм обычно такой сдержанный в своих желаниях, ныл и канючил, как трехлетка, вися на руке отца.
- Ты лопнешь, сынок! – возражал Нил, но Сэма было не унять.
- Это же персики, папа! Настоящие!
Глаза Сэма были круглыми и совсем сумасшедшими.
– Я так люблю персики папочка!
- Купи ему, Нил!- засмеялся мой папа.
- Да он уже их целый ящик съел. Хватит ему.
Глаза у Сэма стали больными и потерянными.
- Пойдем, Сэмми, - я потянула его за рукав, и мы вышли на улицу.
- Нельзя так сильно привязываться к еде, - сказала я ему наставительно.
- Ты не понимаешь! – Сэм заныл уже мне. – Их теперь до следующей осени не будет! Только консервированные.
Этот разговор я вспомнила весной, когда Сэм праздновал свой день рождения. Он оказался старше меня не на год, а на полтора.
Мой папа подарил Сэму целый ящик огромных золотистых персиков. Их доставили спецрейсом с материка. Они были напитаны солнцем и тропиками и источали такой дивный аромат, что все на мгновение замолчали, а у Сэма на глазах выступили слезы.
- Ты с ума сошел, Ник! Это же так дорого, - пробасил Нил Найколайски.
- Ты думаешь, моя жизнь стоит дешевле? – усмехнулся папа. – Сэм заслужил это.
И папа потрепал Сэма по кудрявой голове.
- И где же растет такое чудо? – спросил Ставр. – Точно не в такую дрянную погоду, как у нас.
- Поверьте, мальчики, на свете много мест, где всегда хорошая погода, - скал папа.
- Не баламуть моих сыновей, Ник, - сказал Нил. – Если все начнут искать счастья на тропических островах, кто же останется промышлять крабов на Аляске?
- Я надеюсь, твои мальчики скоро поймут, что счастье не там, где тепло, а там где тебя любят, - ответил папа и чмокнул меня в макушку.
Все сыновья Нила почему-то одновременно повернулись и посмотрели на отца. Тот смутился.
- Вот и я говорю: где родился, там и пригодился, - развел руками Нил.
Но это был не тот ответ, что ждали мальчики. На мгновение повисла тишина, но её прервала моя мама.
- А вот и праздничный пирог, - объявила она, входя в гостиную. Мама провозилась на кухне у Найколайски всё утро и соорудила настоящий шедевр из бисквита, марципанов и взбитых сливок. На пироге горели свечи, ровно пятнадцать.
- Загадай желание, Сэмми! – подбодрила мама, но Сэм не задумываясь ни на минуту, набрал полные легкие воздуха, задул все свечи и тут же выпалил:
- Я загадал, чтобы мы с Софи всегда были вместе!
Мои родители переглянулись, Фрол и Степан почему-то заржали, а я огорчилась.
- Зачем ты сказал? Теперь не исполнится.
Позже я вспомнила эту примету и не сбывшееся желание Сэма, когда «Ника» уходила из Датч- Харбора, а Сэм стоял на берегу и ветер, попутный для нас, трепал его светлые волосы.
День рождения Сэма мы праздновали, когда склоны гор покрылись первой зеленью.
А потом наступило лето.
Летом в Уналашке действительно оказалось веселее: горы полостью окрасились в зеленый цвет, а море приобрело тот оттенок синего, который мне так нравился. Конечно, ему далеко было до лазурно- бирюзового цвета Полинезийских островов, но и этот насыщенный синий радовал глаз.
Мы Джастином продолжали встречаться, но наши свидания устраивал неизменно Сэм. Мы с Джастином ходили вокруг елок и совершено не знали о чем говорить. Больше молчали, но молчание это было не таким, как с Сэмом. С Сэмом молчать было легко и приятно. И если это молчание нарушалось, то со стороны, наверное, казалось, что мы продолжаем вести какой-то свой, только нам понятный диалог. На самом-то деле мы так легко понимали друг друга, что и половину слов можно было и не произносить. С Джастином было всё не так. Наши диалоги были скорее данью вежливости, чем настоящей заинтересованностью. Мне с ним становилось скучно. Тем не менее, мы продолжали встречаться, прогуливаться по холмам.
На почтительном расстоянии, но обязательно в зоне видимости, нас неизменно сопровождал Сэм.
Мы как-то незаметно для самих себя стали встречаться втроём: Джастин, Сэм и я. Это было не так скучно. Сэм и Джастин воодушевленно обсуждали какие-то матчи, показывали друг другу упражнения на бицепс, и мне порой казалось, что я – лишняя в их веселой компании.
Тогда я выбирала место и начинала рисовать. Это могли быть просто камни, или маленький, но отважный цветок, раздвигающий эти камни и заявляющий всему миру о своём праве на жизнь. Это могли быть горы, уходящие заснеженными вершинами в небо. Все их изгибы, повороты и отвесы я изучила с такой прилежностью, что могла бы закрыв глаза, нарисовать силуэт любой из них.
