из этого вышло.
— Хорошо, Бобков случился. А то не знал бы, что и делать. Сейчас в машине лежит. Одевайся, да будем заносить, а утром в больницу.
— Слушай, — перебил меня Мамашкин. — Ты этому Бобкову обо мне ничего не говорил?
Я удивился:
— Зачем же? Ты-то здесь при чем?
— Вот-вот, дорогой мой, — зачастил Мамашкин. — Я его под медведя не толкал, и вообще, давай от греха подальше. В конце концов, есть Шурыга, директор совхоза, и еще кто. К ним и вези. А мне он ни к чему. Знаешь, как говорят: «Нечего ехать в Ессентуки пить боржоми, когда отбили почки».
— Но он у тебя жил. Ты же сам говорил, что вы с ним друзья.
— Мало ли кто у кого жил. Такому другу бутылка бормотухи — самая цена. Если всех алкоголиков в дом брать, самому жить негде будет.
— Так куда же его? — я не мог прийти в себя.
— Не знаю, браток. Думай. Короче, извини, мне завтра с утра на смену, а перед этим еще песцов, свиней кормить-прибирать. Часа на два работы — не меньше.
И, отступив назад, Мамашкин скрылся за дверью и громыхнул засовом.
Такса
«…Через неделю Октябрьские праздники. Так что жди, таежник, гостей. У меня четыре отгула, приеду пораньше, а потом явятся и Константин Сергеевич с Алексеем. Поможем тебе строиться, порыбачим, главное, поживем в тайге вместе с тобою.
Как там наш медведь? Если увидишь, передавай ему привет от Константина Сергеевича. Хотя нет, он давно лежит в берлоге и сосет лапу. А вот Бобков, тот, конечно, не дремлет. Ты с ним подружись, он мужик нормальный. Алексей достал для него новый карбюратор и топливный насос. А то в прошлый раз мы совсем замучились…»
Я дочитал письмо от Володи и долго бездумно смотрел перед собой. И эти о Рыжем! Бог ты мой! А ведь и на самом деле до той памятной ночи, когда коряга принесла к Хилгичану набитую мальмой «морду», я жил так, как пишет Володя. Теперь же изворачиваюсь и не успеваю нанизывать одну ложь на другую.
Только что от меня ушли Шурыга и участковый милиционер. Они расспрашивали меня, как все случилось, и напирали на то, что к Чилганье нужно срочно вывезти охотников, чтобы убить медведя. Пришлось сочинить, что в том месте, где медведь напал на Федора, кто-то из браконьеров спрятал кучу выпотрошенной мальмы и я, мол, сам несколько раз видел там медведей, но после случая с Федором тщательно обследовал каждый кустик и всю рыбу выбросил в реку. Так что от мальмы не осталось и следа, а медведи давно забрались в свои берлоги. В этом году лето богатое на ягоды, медведи сытые и никаких шатунов не будет.
Я не желаю появления лишних людей у Чилганьи, потому что там осталось еще одиннадцать ловушек. Вчера был у Федора в больнице, он рассказал мне, где поставил их, и нарисовал план. Охотники, без всякого сомнения, наткнутся на ловушки, а может, даже найдут то место, где Федор поймал медведя, и тогда начнется такое, что трудно вообразить. Нужно немедленно ехать на Чилганью и уничтожить все следы. Сегодня воскресенье. Я звонил в Карамкен геологам, те пообещали заскочить за мною прямо в совхоз, только чтобы был готов в любую минуту.
Теперь сижу и не представляю, что же делать? Основная моя забота не эти ловушки, а Рыжий. Я несколько раз заводил в гараже и на ферме осторожные разговоры, снимет ли медведь петлю, если убежит вместе с нею? Большинство говорили, что запросто. Мол, если медведь швыряется палками, ловит рыбу и даже ездит на мотоцикле, то снять с себя петлю как-нибудь сообразит. Другие склонялись к тому, что петля сама свалится с медведя. Зацепится за сук или толстую ветку и сползет.
А вот старый бродяга и охотник Кадацкий, лет сорок промышлявший медведя, сказал, что все зависит только от петли. Есть такие, что теряются, не успеет медведь отбежать от ловушки и десяти шагов, но он знает петлю, какую не сможет развязать даже человек. Называется она «косой штык», а выдумали ее английские моряки на чайных клиперах лет двести назад. Кадацкий показал мне эту петлю, научил ее вязать.
Вчера в больнице я попросил Федора показать, какую петлю он насторожил у ловушки, в которую попал медведь. Федор выдернул из больничного халата пояс и в несколько движений сделал петлю. Это был «косой штык».
Значит, в эту минуту Рыжий бродит неподалеку от Хилгичана и настроение у него самое отвратительное. Может, взять ружье у Мамашкина? Он дважды приходил ко мне в гости, но в первый раз не застал дома, а во второй я увидел его в окно и не открыл дверь. Он минут десять стоял в коридоре, время от времени звонил и даже потихоньку стучался, потом ушел. Я выглянул в коридор и увидел под дверью большой сверток. В свертке лежало килограмма три копченой свинины, коробка рыболовных крючков и лесок. В душе шевельнулось что-то доброе к Мамашкину, но тут же я вспомнил, что он довольно заботливо относился в свое время и к Федору, называл его другом и обещал золотые горы. Стоило же тому попасть в беду, как он определил ему таксу — бутылка бормотухи.
Интересно, какая такса мне? Мамашкин знает, что к выпивке я почти безразличен, и, наверное, установил ее в деньгах. Так, рублей двести, не больше. Стало очень обидно, может, швырнуть Мамашкину в морду его сверток? Вот уж он запетляет вокруг меня. Я на миг представил слащавую его улыбку, сплюнул и… положил его подношение в рюкзак. Слишком много чести бегать за этим жирняком, а свинина пригодится угостить геологов. Уж что-что, а коптить окорока Мамашкин умеет…
Геологи не обманули, заехали за мною в совхоз и к обеду высадили у развилки, где еще валялись припорошенные снегом сучья, из которых я сооружал треногу. Здесь же лежала картонка с просьбой о помощи. Я запустил ее в кусты. Вот уж ночка была, муторно вспомнить. Когда писал эту записку, руки дрожали.
Иду по дороге, проваливаюсь в снег чуть ли не по колени, и внимательно рассматриваю следы на снегу. Их много. Я даже не представлял, что около Чилганьи держится столько зверья. Заячьи малики, лисьи строчки, аккуратные двухчетки соболей и горностаев, беличьи перепрыжки и даже похожие на крупные георгины отпечатки росомашьих лап.
Следов людей на дороге не видно. Это хорошо. В тот раз из-за паники с Федором я забыл в палатке деньги. Все тысячу триста рублей. Как положил в боковой кармашек, так и оставил. Долго ли найти? Да и вообще, пока не прояснится, как обстоят дела с Рыжим, никому возле Хилгичана появляться не стоит. Может, еще сам побегу в совхоз за охотниками.
Наконец ущелье. Оно сейчас уютное и по-особому нарядное. Снег припорошил скалы, солнце высветило их, и полоски сбегающих вниз ерников придают ущелью праздничный вид.
Западня, в которой Федор приспособил на приманку свою Найду, совсем близко. Я хотел было завернуть к ней, но передумал. Прежде всего нужно удостовериться, нет ли где следов Рыжего? К тому же протаптывать тропу от дороги к ловушке не стоит. Кто-нибудь заметит мои следы, пройдется и наскочит на Федино сооружение.
Последний поворот — и передо мною Хилгичан. Здесь уже настоящий таежный поселочек. Палатка, вагончик, навес, сруб под столовую. До чего же удачное я выбрал под него место! Это тебе не лесорубская стоянка на болоте. Начальство у нас совершенно не понимает: если хочешь, чтобы хорошо работалось, создай людям условия для настоящего отдыха. А для этого нужны и рыбалка, и журчание ручья, и вообще вся эта красота: ивы, лиственницы, скалы.
В вагончике сейчас холоднее, чем на улице. Растапливаю печку и принимаюсь хозяйничать. В первую очередь выбрасываю в реку капканы, затем перебираюсь на другой берег Чилганьи, раскапываю из-под листьев спрятанную там «морду» и тоже отправляю в воду.
Капканы с ходу нырнули на дно, только брызги в стороны, а вот «морда» тонуть не хотела. Соря по воде приставшими к ней листьями, она несколько раз перевернулась, затем в последний раз выставила
