прозевать все на свете.
— Давай так, — решил Алексей Петрович. — Через час-другой явится бригадир. Он на тракторе уехал деляну смотреть. Тогда все и обмозгуем. Одно прошу, пока об этом не распространяйся. Виталию можешь сказать, а с остальными позволь мне. Соображаешь?
Я улыбнулся:
— Спасибо! Я как чувствовал, что все будет хорошо.
Алексей Петрович хлопнул меня по плечу:
— Не торопись благодарить. Но что-нибудь, конечно, придумаем. Пошли к мужикам, а то они без нас совсем заскучали…
Выехали только на следующий день. Пока ожидали бригадира, грузили рыбу — наступили сумерки. Я хотел идти к Хилгичану один, но Алексей Петрович рассоветовал:
— Что там сейчас делать? Только лишний раз Рыжего беспокоить. Утром всем аулом и двинем. Попробуем его стреножить и посмотрим, что у него с лапой.
— Рыжего? Связать?
Алексей Петрович рассмеялся:
— Ну и что здесь военного? Люди тигров как котят вяжут, а уж с медведем-то как-нибудь справимся.
Рыбы погрузили около сорока ящиков, и все обошлось мне в шестьсот рублей. Алексей Петрович и Виталий уступили свою долю за так, да еще усатый рыбак подарил мне три ящика форелек-икроедов. Он встретил этих рыбок целый косяк в небольшой протоке и в один мах зачерпнул всех до единой. Так что пара месяцев безбедной жизни Рыжему обеспечена. Усатый рыбак, оказывается, помнит меня еще по Лиственничному. Вечером мы с ним поговорили, он пообещал достать пару тонн морзверя. Это намного дешевле мальмы, а для Рыжего еще лучше. Я сразу же отдал Кожухову триста рублей и заверил, что, если морзверя будет больше, заплачу и за излишек.
Прихватили веревки, топоры, пилы. Как только снимем с Рыжего трос и посмотрим лапу, сразу же начнем строить для него настоящую берлогу, Алексей Петрович уверен, если ее сделать теплой, то Рыжий, как только заживут раны, сразу же ударится в сон, и тогда никаких продуктов ему будет не нужно.
Ехали весело, с вином, песнями, анекдотами. Я сидел в тележке рядом с Кожуховым, Алексеем Петровичем и Виталием. Виталию повезло. Не успели отъехать и километра, как вспугнули большой табун куропаток. Птицы взлетели с дороги и опустились на болото недалеко от нас. Виталий подкрался и сбил трех куропаток. Так что сегодня мы с бульоном.
Мы пересекли голубичное болото, начали подниматься на террасу, как вдруг сидевший впереди меня Виталий поднялся с ящика и замахал трактористу, чтобы тот остановился. Он показал в сторону темнеющего в километре густого лиственничника. Туда вела наша дорога, и там стояла бортовая машина. Дверца со стороны водителя была открыта, солнечный луч падал на стекло и отражался прямо на нас. Рядом с машиной прохаживались два человека. По-видимому, они ожидали нас.
Алексей Петрович заволновался, вопросительно посмотрел на меня. Я пожал плечами. Из кабины трактора высунулся бригадир лесозаготовителей, явно интересуясь, как поступать в этой ситуации — ехать дальше или заворачивать назад.
Алексей Петрович чуть подумал, почесал переносицу и махнул бригадиру, чтобы тот катил вперед, без всяких там остановок.
Когда обогнули ольховник и выехали на открытое место, я сразу узнал машину, а возле нее стояли Бобков и Володя. Без сомнения, они направлялись в гости ко мне, заметили трактор и решили посмотреть, кто это едет?
Не дожидаясь, когда трактор подъедет ближе, я спрыгнул с тележки и бегом направился к своим гостям. Володя узнал меня, приветливо вскинул руки, заулыбался. Я подбежал, обнялся с Володей, затем повернулся к Бобкову и, виновато кривя губы, зачастил:
— Вы только, пожалуйста, их не трогайте. Они здесь ни при чем. Это я виноват. Понимаете, Рыжий попал в ловушку, лапа у него рассечена. Я к ним побежал, теперь вот едем. Это все для него. Они не хотели, но я упросил. В случае чего, я штраф уплачу прямо сейчас. У меня деньги с собой. Понимаете…
— Обожди! — остановил меня рыбинспектор. — Какая ловушка? Какой Рыжий? Что-то тараторишь, я ничего не пойму.
Я растерянно оглянулся. Трактор уже рядом с нами. Алексей Петрович, Виталий и Кожухов спрыгнули на землю, но к нам не торопятся. По-видимому, надеются, что сам все улажу, а может, понимая, в какое сложное положение я попал, щадят мое самолюбие.
Володя положил руку мне на плечо, стиснул его, поощрительно улыбнулся:
— Что случилось? Ты расскажи толком, а то на самом деле…
Я развел руками:
— Да шут его знает, как об этом толком скажешь? Понимаешь, здесь на Чилганье вместе со мною один мужик работал. Калипух Федор, может, слышал? Он уже после вас приехал. Худой такой, и половины уха нет. Так вот, он настроил здесь ловушек и поймал в петлю Рыжего. Того самого медведя, что встретился Константину Сергеевичу, а потом съел у вас сумочку из-под рыбы. Он никуда и не уходил, все время здесь вертелся. Его вот так петлей захлестнуло. Узел есть такой специальный «косой штык», ни за что не развяжешь. А ружье я разбил, он знает, — кивнул я в сторону Бобкова. — Ну вот он, Федор, значит, сделал пику и давай медведя колоть. Медведь крутится, никак его не достать, чтобы намертво. Тогда Федор начал рубить ближние лиственницы, думал медведя придавить. А лиственница пошла в сторону, вырвала скобу вместе с тросом, медведя освободила, тот на Федора и бросился. Ну мы Федора в больницу отвезли, вчера возвращаюсь, а Рыжий опять в ловушке. Лапа висит, все в крови, и петля на нем. Я и побежал к ним. Выпускать-то его нельзя в таком виде. Они мне рыбы дали, чтобы кормить Рыжего, теперь едем. Нужно лапу посмотреть, трос снять, и вообще мы думаем сделать ему настоящую берлогу.
— Ну так чего ты волнуешься? — удивленно и вместе с тем с обидой спросил Володя. — Рассказал бы все спокойно, не дураки же.
Неожиданно для себя я проговорил:
— Вот и волнуюсь. Если бы сам не ловил мальмы да не продавал ее одному местному бизнесмену, то ничего этого и не было бы. Я ведь давно знал, что Федор здесь промысел устроил, а запретить ему не мог. Сам-то почти такой же. Теперь вот их, — я показал в сторону моих соседей, — в неприятность втянул. Рыба-то в тележке без всякой лицензии, инспектор возьмет и оштрафует Алексея Петровича и всех. Получается, людей подвел.
Бобков, что до этой минуты стоял и внимательно слушал, о чем я говорил с Володей, вдруг ни с того ни с сего рассмеялся.
— Здорово же тебя завинтило. А то все и я не я и хата не моя. Давно бы так. А я все думаю, с какой это стати он Калипуха покрывает? Вся вывеска в синяках, чуть не пострелялись, а он мне басни сочиняет: «Медведь напал! Медведь напал!» Нападешь, если тебя живьем резать будут. Не трону я твоего Вайцеховского. Может, он первый раз в жизни на доброе дело решился, а я его под самый дых. Это далеко отсюда?
— Да нет, — облегченно и радостно сказал я. — Сразу в ущелье. Помните, там штабель у дороги? Вот от него метров сто, не больше.
— Ну ладненько. Сейчас поздороваюсь со своим крестником, — улыбнулся Бобков, — и, пожалуй, поедем. А то у него от встречи со мной вибрация по всей фигуре. Ну и выжига ты, братец! Как с Вайцеховским сдружился, чуть ли не каждый день мне встречу с ним устраиваешь. Я бы на его месте давно тебя поколотил…
Опять, как и неделю тому назад, сижу в кабине инспекторской машины, Бобков вертит баранку и чему-то беспрестанно улыбается. Я молчу, не зная, куда он повернет разговор, если вдруг что скажу. Наконец Бобков искоса зыркнул в мою сторону:
— Ну и много ты за мальму наторговал?
Я скривил губы:
— Не очень, но вообще-то прилично. Хотел фотоаппарат купить, чтобы природу фотографировать. Фотоаппарат дорогой, полторы тысячи стоит. Вот такую птичку на полкилометра берет. «Кенон», фирма
