— Почему шум?
— У нашей юной гостьи день рождения, — объяснил Карл Карин смотрела на Карла, на Стена, на Мильеса.
— Что вам сыграть по такому случаю? — спросил Бруно Мильес.
— Грига, — просто сказала Карин.
— Извольте, — Бруно пошел к эстраде.
— О! — поднялись брови у Стена Экмана. — Это мне нравится.
— А мне не очень, — передернула плечами Грета Креппель. — А если здесь коричневые?
Но Бруно уже играл. За другими столиками стали удивленно озираться, испугано смотрели на солиста, потом на соседей.
— Когда я вернулся из Испании, я вдруг почувствовал, что за мной следят, — начал рассказывать Стен Экман. — Знаете, это очень странное и неприятное ощущение, будто ты все время не один…
— Вы были в Испании? — переспросил Аксель Хольм.
— Был, в девятой интербригаде. И вот сейчас снова такое же чувство… Есть какие-то чужие глаза, которые каждую минуту в тебя целятся…
— Или стреляют, не целясь, — жестко добавил Карл и спросил Хольма: — Что-нибудь удалось выяснить?
Тот пожал плечами.
— Пока говорить рано. Ищу.
— Мы тогда проиграли фалангистам, — продолжал Стен. — Фашизм пришел, он расползся по Европе, он двинулся на Восток. Но там-то ему хребет сломают!
— Или нет, — вставила Эрна.
— Сломают, обязательно! — Стен говорил с воодушевлением. — Наполеон даже Москву взял, а потом русские оказались в Париже. История ничему не научила Гитлера. Москву он не взял, Ленинград держится, он рвется к Волге. Вот после Волги он уже не оправится, уверен…
— Если бы все были в этом уверены, — вздохнул Курт Креппель. — Мы с Гретой немцы, но пусть Гитлер проиграет. Живучи эти фашисты. И здесь у нас тоже полно фашистов, и все их боятся.
— Нет, не все, — Стен Экман резко повернулся к Карин и ее отцу. — Газета вчера вышла: вместо статьи — белое пятно. Цензура сняла. А заголовок остался: «Правда о Восточном фронте». Значит, и у нас есть люди!
-
— Если бы все были в этом уверены, — вздохнул Курт Креппель. — Мы с Гретой немцы, но пусть Гитлер проиграет. Живучи эти фашисты. И здесь у нас тоже полно фашистов, и все их боятся.
— Нет, не все, — Стен Экман резко повернулся к Карин и ее отцу. — Газета вчера вышла: вместо статьи — белое пятно. Цензура сняла. А заголовок остался: «Правда о Восточном фронте». Значит, и у нас есть люди!
— Но причем здесь «Война и мир» Толстого? — осторожно спросил Хольм.
— А они нам сегодня нужны, — отвечал Стен. — И Наташа Ростова нужна, и Кутузов. Русские победили тогда, победят и теперь! Об этом скажет наш спектакль…
— Карин! — позвала Эрна беззаботно. — Вам, наверное, скучно! Хоть бы пригласил кто! — закончила она, многозначительно взглянув на Карла.
Карл Монсон встал и кивком пригласил ее. Они пошли танцевать. А Стен пригласил Карин.
— А где ваша мать? — спросил Стен.
— Мама бросила нас еще до войны, — ответила Карин. — Она в Мюнхене. Даже не пишет.
— Мне кажется, у вас славный отец. Такие люди — редкость в нашей полиции.
— Такие люди вообще редкость. Не только в полиции, — уточнила Карин.
Аксель Хольм со своего места с удовольствием наблюдал за дочерью.
В тот момент, когда инспектор Хольм осторожно вошел в пустой и полутемный зрительный зал театра, он услышал слова Карла Монсона:
— Если и сегодня никто не придет, значит, никто не придет.
— Не поднимай панику, — ответил Стен Экман. — Будем ждать. Давайте-ка пройдем роли. Еще разок. Элен, Пьер, Курагин, остальные смотрят…
Двое рабочих устанавливали по бокам портала макеты современных зенитных пушек. Один из них примерил зеленую каску с красной звездой, обернулся к напарнику: как, мол, хорош? Напарник жестом выразил одобрение.
Стен снял каску с рабочего и вдруг обрадовался:
— О! Весь спектакль она будет лежать здесь! И Стен положил каску на середину рампы.
Осветитель в боковой ложе настраивал прожектор: делал луч то шире, то уже и направлял его в пустой зал — луч скользил по рядам кресел.
Стен Экман руководил репетицией из первого ряда партера. В том же ряду сидели и наблюдали за происходящим супруги Креппель и костюмерша Астрид, глаза которой светились восторгом, а губы шептали текст вслед за актерами. На сцене, устроившись на стульях, — Эрна, Карл Монссон и новичок Эрвин Грюне.
Эрна говорила Карлу, заглядывая в тетрадку:
— Пьер!.. Ты не знаешь, в каком положении наш Анатоль.
Карл отвечал словами Пьера:
— Где вы — там зло!.. Зло и разврат!..
— Это еще что? — читала Эрна без выражения. — Ведь я приехала в Москву, имея целью…
— Не хочу знать ваши цели! — отвечал Карл Монссон. — Ваших принцев, баронов и камергеров…
Эрна ответила не сразу, и тогда Астрид вполголоса подсказала:
— Что вы хотите этим доказать?..
— Астрид! — укоризненно остановил ее Стен.
— Что вы хотите этим доказать? — продолжала Эрна. — Что я люблю общество людей интересных? Не таких, как вы?
Карл прочитал:
— Нам лучше расстаться…
— Извольте, — сказала Эрна. — Ежели вы дадите мне состояние!.. Расстаться, вот чем испугали!
— Я тебя убью! — произнес Карл. — Вон.
Эрна встала, взяла стул:
— Здесь я убегаю, — сказала она и вместе со стулом переместилась к кулисе.
Вслед за этим Карл обратился к Эрвину Грюне:
— Анатоль, вы обещали графине Ростовой жениться на ней?
Эрвин ответил по тетрадке:
— Мой милый, я не считаю себя обязанным отвечать на допросы…
— Вы негодяй и мерзавец… — сказал Карл веско. — Не знаю, что меня удерживает от удовольствия размозжить вам голову! Обещали вы ей жениться?
— Я, я, я не думал… — неожиданно войдя в образ, залепетал Эрвин. — Впрочем, я никогда не обещал, потому что…
— Хорошо! — выкрикнул из партера Стен Экман. — Вы вполне профессиональны, Грюне»! Перерыв1 Карл, разогнавшись в читке, все-таки закончил репетицию своей репликой:
— О, подлая, бессердечная порода!
Стен посмотрел на часы:
— А ведь так никто и не пришел!
— А вот Эрвин молодец, пришел. Вы умница, Эрвин, — одобрила Эрна новоявленного Анатоля Курагина, лаская его взглядом.
— У меня есть причины, — осторожно пояснил Эрвин Грюне.
Луч прожектора скользнул по фигуре Акселя Хольма.
— Кто там в зале? — выкрикнул Стен Экман. — А, это вы, инспектор. Интересуетесь? Ничего нового!
