глядишь, твоя молитва в сторону пулю отведет, и он жив-здоров останется, а не будь ее — пуля поразить может. Насмерть. И не будет тогда у тебя отца. Вот это и надо понимать и навсегда помнить. Чем старательнее будешь к богу, тем добрее и он к тебе.
Манефа Семеновна говорила так душевно, так убежденно, что Сергей сидел не шелохнувшись и ловил каждое ее слово. Раньше он ничего этого не знал. Оказывается, как все просто — старательно молись, и никакой беды не случится. Конечно, Сергей будет и молиться, и поклоны отбивать, и запомнит все-все молитвы, которые начитывает ему Манефа Семеновна. Только бы вернулся отец! Он всегда думал об этом, постоянно скучал об отце и, когда оба с Манефой Семеновной становились на молитву, молился так прилежно, во всем подражая старухе, что она даже хвалить его стала за усердие:
— Не пропадет, Сереженька, твое усердие. Чем старательнее человек молится, тем доходчивее его молитва.
Однажды Манефа Семеновна открыла свой сундук и достала оттуда что-то завернутое в белый платок. Положив сверток на стол, Манефа Семеновна истово перекрестилась и не спеша стала развертывать. В платке оказалась толстая-претолстая книга. У Зотовых на этажерке стояло немало книг, были среди них разные: и тоненькие, и толстые, но такой громадной, как эта, Сергей не видел никогда. Книга была в коричневом кожаном переплете, у краев верхней корки золотые узоры, а посредине крест. По стертым углам, облетевшей позолоте и множеству трещин и царапин на корешке было видно, что книга эта уже прожила на свете немало лет.
— Что это за книга такая? — заинтересовался Сергей.
— Евангелие. Божье слово, — изменившимся, немного глуховатым голосом сказала Манефа Семеновна. — В ней все записано: и то, что было, и то, что есть, и то, что впереди будет. И написали ее святые люди по божьему наказу. Для нас, грешников, книга написана, об нас господь заботится, а мы…
Тут Манефа Семеновна опять заговорила о том, как нечистый затуманивает людям разум и как они, на горе себе, отворачиваются и от бога, и от его учения. Попридумали себе всяких законов, ищут чего-то под землей и над землей, а в Евангелии все указано: как надобно жить человеку, указано, что всех, кто отступит от божьих законов, ждет расплата и вечные муки. Настанет день, когда у каждого спросится: так ли ты жил, как велит слово божье, или отвернулся от него, поддался соблазну нечистого?.. И будет тогда Страшный суд, и судить будет сам бог; он каждому даст по заслугам: кто жил по закону божьему — возрадуется, а грешники и богоотступники будут обречены на муки вечные. Все-то люди живут на земле временно, живут для того, чтобы заслужить у бога милости, чтобы в последний день, когда он придет на землю судить живых и мертвых своим судом праведным, получить награду великую, попасть к праведникам, получить жизнь вечную и счастливую в царстве небесном. Но не все помнят, не все думают об этом…
И еще узнал тогда Сергей, что в Потоцком тоже есть люди, которые придерживаются законов божьих и называются Христовыми братьями и сестрами, и что Манефа Семеновна с ними заодно.
Хотя Сергей и не все понимал из того, о чем говорила Манефа Семеновна, но слушал внимательно.
— Баба Манефа, а вы не грешная? — спросил он.
— Человек не может сам о себе понимать, о нем бог судить будет. Хотя я всю жизнь служу ему, даже замуж не пошла, а у меня тоже грехи есть. Великие! Один бог без греха. Нелегко, Сереженька, богу служить: для души радостно, а телу нелегко. Даже мучительно бывает. Ну, да ты мал еще, не все пока тебе дано понять.
Через несколько дней Манефа Семеновна сказала Сергею, что сегодня вечером в общине Христовых братьев и сестер будет просительное моление за спасение Николая Михайловича.
Сергей поинтересовался, что это такое, и Манефа Семеновна объяснила, что так называется особое моление, когда единоверцы собираются вместе, чтобы просить у бога милости и заступничества.
— Я уже и со старцем Никоном договорилась… Кто такой старец Никон? А он у нас вроде как старший. Чистой души человек. А поет как! Заслушаешься. Он все божье письмо наизусть знает и наставляет нас, как надобно жить. Человек он большой веры и жизни праведной. Он со злом борется и добро людям делает. Во сне ему ангелы являются и святые люди. Свои советы дают, подсказывают, как и что надо. Вот какой он есть человек!
Манефа Семеновна ходила на моление, или, как она еще иначе называла, на молитвенные бдения, и при Николае Михайловиче, но скрывала это, говорила, что уходит в гости к какой-нибудь знакомой старухе. Когда же Николай Михайлович уехал, она не стала скрывать, оставляла Сергея дома, благо он не был боязливым, и уходила. Сергея с собой она не брала. На этот же раз решила пригласить и его. Уговаривать мальчика не пришлось, он сразу же согласился, только сказал, что папа и мама никогда на моление не ходили. Насчет клуба — другое дело. Манефа Семеновна ничего не ответила на эти его слова, только горестно вздохнула. Она достала Сергею чистую рубашку и штаны, сама вырядилась во все черное, даже голову покрыла черным платком. Из дому они вышли, когда на улице совсем стемнело.
— Баб Манефа, почему мы идем ночью?
— Так положено, — коротко ответила Манефа Семеновна. Потом пояснила, что в Евангелии не велено хвалиться и показывать людям, что ты идешь на моление. Только фарисеи, значит хвастуны, выхваляются молением. Они бьют в церковные колокола, идут — разрядятся, словно не на моление, а на ярмарку собрались. И стыд, и срам, и грех великий.
Шли они долго, почти на другой конец села. В одном из небольших и безлюдных переулков свернули ко двору, огороженному высоким плетнем. Бывавшая здесь не раз, Манефа Семеновна направилась прямо к калитке и трижды негромко ударила железным кольцом о щеколду.
— Кто там? — тут же послышался из-за калитки женский голос.
— Богу слава, — чуть слышно произнесла Манефа Семеновна.
— Аминь, — раздалось за калиткой, затем стукнул засов, и калитка распахнулась.
Во дворе стоял большой пятистенный дом. Сквозь закрытые ставни не видно ни огонька.
Впустившая их женщина осталась у калитки, видимо поджидая кого-то еще, а Манефа Семеновна, взяв Сергея за руку, поднялась с ним на крылечко. Затем вошли в дом. В сенях чуть-чуть горел фонарь и было почти темно. Откуда-то справа доносился неясный говор. Манефа Семеновна уверенно открыла обшитую кошмой дверь, и они очутились в просторной комнате. В переднем углу на столе горела тоскливым мигающим пламенем свечка, еще слабее светил чахлый огонек лампады. В комнате стоял полумрак. Середина была ничем не занята, и Сергею сначала комната показалась совсем пустой. Приглядевшись, он увидел за столом двух стариков. Вдоль стен на скамьях тоже сидели люди, в большинстве женщины.
— Богу слава! — от порога сказала Манефа Семеновна.
— Аминь, — ответило несколько голосов со скамеек.
Манефа Семеновна и Сергей подошли к столу.
— Крестись, — подсказала Манефа Семеновна, и Сергей начал креститься.
Затем Манефа Семеновна низко поклонилась сидевшим за столом. Один из них поднялся и три раза перекрестил старуху и Сергея.
— Садись, сестра во Христе…
На одной из скамеек нашлось свободное место, и они сели. Глаза Сергея понемногу начали привыкать к полутьме, и он яснее стал различать предметы вокруг себя.
Пробили часы. Мужчина за столом, который перекрестил Манефу Семеновну и Сергея, снова поднялся и, сложив руки на груди, заговорил:
— Братие и сестры во Христе! Настал наш час. Отдадим господу богу все свои помыслы и сердца.
— Это старец Никон, — прошептала на ухо Сергею Манефа Семеновна.
Сергей с любопытством взглянул на него. Старец Никон по внешнему виду ничем не был примечателен: невысок ростом, лысоват, с жидкой клочковатой бороденкой. А Сергей почему-то представлял его себе совсем не таким: могучим, рослым, широкоплечим. И голос у него, казалось ему, должен быть другой — сильный, басовитый. Старец же Никон обладал голосом не только не громким, но, скорее, тихим, мягким и ласковым, даже немного грустным и жалобным.
Старец вышел из-за стола, опустился на колени и, крестясь, принялся раз за разом бить поклоны, а за ним все, кто был в комнате. Тогда и Сергей, следуя за другими, тоже встал на колени.
Но вот старец поднялся, низко поклонился своим единоверцам, они ответили тем же, снова сложил
