воспоминаній о лучшей, давно прошедшей, закиданной грязью, залитой сивухой, жизни…
Я слушалъ, глотая слезы, и передо мной быстро и ярко проносились картины за картиной… Точно какое-то огромное окно вдругъ открылось передъ глазами, и я гляд?лъ въ это окно, вновь переживая то, что было такъ давно и что прошло, прошло навсегда!..
Мн? видн?лась р?чка… Берега ея густо заросли олешнякомъ, черемухой, дикой черной смородиной и высокой, какъ тростникъ, осиной… День ясный, веселый, солнечный… На хрустально-прозрачной вод?, тамъ и сямъ, дрожатъ, какъ живые, отъ быстраго теченія широкіе листья водяного лопуха… Кое гд? на этихъ листахъ сидятъ стрекозы и трещатъ по временамъ своими прозрачно-хрустальными, какъ слюда, крылышками… Крупные темно-с?рые водяные комары, разставя ноги, какъ на лыжахъ, быстро, не оставляя никакого сл?да, скользятъ по вод?, какъ по зеркалу… Стайки мелкихъ, серебристыхъ верхоплавокъ гуляютъ на неглубокихъ м?стахъ, то выскакивая на поверхность, то, быстро сверкнувъ, разсыпаются, какъ стальныя иголки, въ разныя стороны, уб?гая отъ волка-щуки… Задумчиво-важные головли, похожіе на старыхъ генераловъ въ отставк?, тихо гуляютъ поверху, надъ глубокими омутами.
Осторожная утка, окруженная семьей желтенькихъ быстро снующихъ вокругъ нея утятъ, выплываетъ изъ осоки на чистое м?сто, тихонько крякая, словно говоря имъ: «тише, тише, д?тки»… Зеленая лягушка, забравшись на верхушку высунувшагося изъ воды, обросшаго мохомъ камня, изр?дка квакаетъ, какъ-то особенно см?шно тараща глаза и раздувая на щекахъ б?лые, точно мыльные пузыри, кружочки… Надъ водой кружатся ласточки и съ пронзительнымъ свистомъ, какъ пули, обгоняя другъ друга, проносятся стрижи… Я сижу на берегу, подъ кустомъ и гляжу на поплавокъ… Мн? жарко… Клонитъ ко сну… Рыба не клюетъ… Я быстро стаскиваю съ себя рубашенку, штанишки и бросаюсь, перекрестясь, въ студеную, прозрачную, какъ хрусталь, воду!… Какимъ дождемъ посыпались брызги!… Какъ хорошо!… Какъ весело!… Какъ радостно бьется мое д?тское сердчишко!..
Боже мой! Гд? это все?.. Я-ли это былъ тогда?.. Гд? тотъ я?.. Куда онъ д?лся?.. Что осталось отъ него? Кто виноватъ?.. О, какъ тяжело…
И снова мелькаетъ картина:
За р?чкой л?съ… Молодыя, стройныя красавицы-березки ростутъ въ перемежку съ ор?шникомъ, рябиной, кленомъ, съ кустами жимолости, волчьихъ ягодъ, черемухи… По низу, въ сочной и мягкой трав? красн?етъ земляника, цв?тутъ фіалки, ландыши… Н?жно-голубыя незабудочки да «Иванъ съ Марьей», точно коверъ, покрываютъ небольшія полянки… Въ т?ни кустовъ папоротникъ раскинулъ по сторонамъ свои листья. Медуница, дикая ромашка, фіалки, ландыши насыщаютъ воздухъ ароматами… Ц?пкіе листья хм?ля ползутъ по кустамъ, драпируя ихъ роскошной зеленью… Отъ цв?тущаго хм?ля идетъ сильный пьяный духъ…
А сколько зд?сь жизни и движенія!..
Въ кустахъ чирикаютъ и поютъ на разные голоса чижи, п?ночки, малиновки, корольки. Маленькіе зяблики перескакиваютъ торопливо съ в?тки на в?тку… какіе-то крохотные, кругленькіе, какъ шарики, съ б?лыми зобочками — птички, порхаютъ небольшими стайками съ дерева на дерево, тихонько чирикая, н?жно и мелодично… Черный дроздъ, ус?вшись на самой вершинк? стройной и тонкой сосенки, старательно выводитъ свои трели и вдругъ, испугавшись чего-то, стремительно, точно камушекъ, падаетъ внизъ и пропадаетъ въ трав?… Пронзительно и какъ-то неожиданно-громко, на весь л?съ, крикнетъ иволга… Кукушка, распустивъ хвостъ в?еромъ и кивая головкой, выкрикиваетъ свое однообразное ку! — ку!… Въ глуши меланхолично ц?лыми днями, точно молодыя вдовы, жалующіяся на свою долю, воркуютъ горлицы…
Изъ?денный до нельзя комарами и мелкой мошкарой заяцъ, торопливо ковыляя и см?шно вскидывая задомъ, выскакиваетъ вдругъ, какъ полоумный, на полянку, садится на заднія лапки, вытягивается, слушаетъ съ уморительно-серьезной мордочкой, шевеля кончиками поднятыхъ ушей, и вдругъ, ни съ того ни съ сего, принимается передними лапками часто-часто тереть себ? щеки…
Но вотъ, гд?-то далеко-далеко слышатся раскаты грома, глухіе и мощные… Гроза еще далеко, не уже деревья притихли и ждутъ ее чутко и боязливо… Ярко св?тившее солнце скрылось… Темно-свинцовая туча растетъ, величаво медленно надвигается, ползетъ по небу, какъ бы ц?пляясь огромными лапами за верхушки л?са…
Въ л?су все затихаетъ… Но вотъ гд?-то загуд?ло… Шумъ все растетъ… Вотъ сразу какъ-то вся затряслась, залепетала листьями чуткая осинка… За ней зашум?ли березы… Тяжелыя капли дождя зашлепали по листьямъ… Оглушительный ударъ грома разсыпался надъ головой, и всл?дъ за нимъ льетъ, какъ изъ ведра, дождь…
Удары грома, блестящіе зигзаги молній, вой в?тра, шумъ л?са — все слилось въ одну общую. необыкновенно величавую гармонію. Но вотъ, мало-по-малу, гроза стихаетъ… Дождь все тише и тише… Постепенно удаляясь, громыхаетъ громъ… И вдругъ сразу въ л?съ ворвалось солнце!… Господи, какъ хорошо! Какъ все блеститъ и сіяетъ!… Съ листьевъ, какъ алмазы, падаютъ дождевыя капли… Трава и умывшіеся цв?ты стоятъ и точно см?ются… Птицы опять зачирикали, защебетали, зап?ли…
Мы съ матерью ходимъ по л?су и собираемъ грибы…
— Сенька! — ау-у! — слышится гд?-то вдали ея голосъ. — Сенька, постр?ленокъ, гд? ты?!… Ау- у!..
. . . . . . . . . . . . .
П?вцы вдругъ какъ-то сразу кончили… Слушатели долго не отходили отъ нихъ, ожидая новыхъ п?сенъ… Но они не п?ли и, поднявшись съ своихъ м?стъ, ушли куда-то…
XVII
Подошло время об?да. Служащіе въ столовой молодцы, отвратительно ругаясь и толкая людей, начали разставлять по столамъ солонки… застучали большущими ложками и такими же чашками…
— За хл?бомъ!… Маршъ за хл?бомъ, — заоралъ одинъ изъ нихъ, — живо!… Не отставать… не задерживать!..
Толпа хлынула изъ столовой, давя въ дверяхъ другъ друга, на дворъ и построилась тамъ по череду одинъ за другимъ длинной вьющейся лентой…
Это д?лалось потому, что хл?бъ и «воробьевъ» (такъ называли зд?сь небольшіе кусочки мяса) выдавали у дверей столовой, но только съ другой, противоположной стороны ея… Получившіе хл?бъ входили въ двери и прямо садились за столы, начиная по порядку съ конца… Благодаря такому порядку, вс? разм?щались безъ давки и шума…
Но прежде, ч?мъ попасть въ столовую, приходилось долго ждать на мороз?… Т?мъ, которые попали въ «чередъ» первыми, еще ничего… Но представьте себ? положеніе т?хъ, которые стоятъ и ждутъ въ самомъ конц? этой живой челов?ческой ленты, состоящей челов?къ изъ трехсотъ, а то и больше. Скоро ли дойдетъ «чередъ» до нихъ… да и дойдетъ-ли?..
Случается такъ: ждутъ, ждутъ, подвигаются, подвигаются черепашьимъ шагомъ къ вождел?нному крыльцу, на которомъ од?ляютъ каждаго «пайкой» хл?ба и кусочкомъ мяса (д?йствительно, похожимъ на общипаннаго воробья), какъ вдругъ, у самой ц?ли этого ожиданія, — «стой!… поворачивай назадъ… м?стовъ больше н?тъ… вс? столы заняты»… Жди, пока отоб?даетъ эта партія и начнетъ об?дать другая такая же, если еще не больше…
Если бы я былъ художникомъ, я нарисовалъ бы эту живую ленту людей, ожидающихъ об?да… Я нарисовалъ бы эти изнуренныя, голодныя, злыя лица, эти разношерстные, рваные костюмы… скорчившіяся фигуры… грязный обледен?лый дворъ и осв?тилъ бы все это яркими веселыми лучами солнца… И тогда, я думаю, у зрителя явился бы вопросъ: что это такое?.. люди-ли это, или какія-то ободранныя, загнанныя, затрепанныя собаки, дожидающіяся, когда имъ выкинутъ кость?..
Я стоялъ на «череду» позади небольшого согнувшагося старичка… Лицо у него было худое, желтое, нездоровое… Удивительно злые глаза гляд?ли исподлобья… Онъ водилъ ими, какъ затравленный волкъ, быстро переводя съ предмета на предметъ… и, очевидно съ голоду, злился на все и на вс?хъ, произнося безпрестанно отвратительныя ругательства…
— Ты чего, старый песъ, лаешься? — сказалъ ему стоявшій впереди молоденькій, съ отчаянно
