удалымъ лицомъ парнишка, в?роятно, попавшій сюда съ Хивы и прошедшій огонь и воду. — Дамъ вотъ въ зубы раза — замолчишь…
Старичокъ такъ весь и затрясся отъ злобы.
— А ну-ка, дай!… А ну-ка, дай!… дай! Ты думаешь, ты одинъ жрать-то хочешь?.. Анъ н?тъ… зд?сь, братъ, не на Хив?… зд?сь васъ взнуздаютъ…
— А, старый песъ, еще разговаривать! — крикнулъ парнишка и, какъ-то неожиданно ловко подставя ногу, толкнулъ его въ спину такъ, что тотъ полет?лъ кубаремъ изъ «череды» прямо на ледъ. — Вотъ теб? взнуздаютъ! ха-ха-ха, взнуздалъ! мало, еще дамъ!..
Старичокъ вскочилъ на ноги и, какъ-то пронзительно завизжавъ, точно собака, которой мальчишки зажали хвостъ, бросился было на то м?сто, откуда его вытолкнули, но его туда уже не пустили…
— Куда, старый чортъ!… Ишь ты… впередъ отца въ петлю л?зетъ… Осади назадъ!..
— Мой чередъ!… мой чередъ! — визжалъ старикъ, толкаясь, но видя, что встать ему на прежнее м?сто не придется, что надъ нимъ вс? только пот?шаются, онъ вдругъ пронзительно-отчаянно заплакалъ или, в?рн?е, завылъ и поб?жалъ, жалко скорчившись, утирая рукавомъ полушубка глаза, въ самый конецъ «череды»…
— Го, го, го!… ха, ха, ха!.. — неслось ему всл?дъ…
Получивъ на крыльц? «пайку» хл?ба и «воробья», я всл?дъ за другими прошелъ въ столовую и, идя по порядку, попалъ за столъ…
На стол? уже стояли и дымились чашки со щами — каждая на восемь челов?къ — и лежали ложки, похожія скор?е на деревенскія чумички. ?сть не начинали, дожидаясь, когда соберется полный комплектъ, т. е. когда будутъ заняты вс? столы… Наконецъ, вс? столы наполнились…
— На молитву! — закричалъ служащій.
Люди встали и проп?ли «Очи вс?хъ на Тя, Господи, уповаютъ». Не усп?ли еще окончить посл?дняго слова, какъ ложки съ изумительной быстротой опустились въ чашки, захватывая тамъ мутную воду съ запахомъ капусты… Люди торопливо глотали, давились, чавкали съ такимъ азартомъ и жадностью, что если бы сытый челов?къ посмотр?лъ на это со стороны, то пришелъ бы въ ужасъ…
Въ одинъ мигъ чашки опорожнились!… Послали за прибавкой… Такъ же быстро уничтожили и прибавку… Немного погодя, подали гречневую кашу въ такомъ ограниченномъ количеств?, что ея едва хватило бы по?сть до сыта двоимъ… Ее уничтожили въ одинъ мигъ такъ, что я едва усп?лъ зачерпнуть и проглотить одну ложку…
Едва усп?ли, а н?которые еще и не усп?ли, до?сть кашу, какъ насъ вс?хъ «погнали» изъ-за столовъ вонъ, въ другія двери, чтобы очистить м?сто «второму столу»…
Въ дверяхъ меня кто-то хлопнулъ по плечу.
Я оглянулся и увид?лъ… дворянина. Лицо у него было веселое, улыбающееся… Глаза сіяли…
— Знаете что! — закричалъ онъ, оттаскивая меня въ уголъ с?ней, — а в?дь фортуна-то хочетъ повернуть ко мн? свое капризное личико…
— Какъ такъ?
— А такъ… очень просто… д?ло-то вотъ какое оказывается… Въ контор? я разнюхалъ, что прогнали двухъ писарей… тутъ мн? одинъ челов?чекъ сообщилъ… ну, я, конечно, не будь дуракъ, прямо туда… прямо, понимаете, къ самому начальнику… къ Зевсу!… Такъ и такъ, говорю… работать неспособенъ… это разъ, а во-вторыхъ — дворянинъ, привилегированное лицо — два; ну, и, конечно, обратите вниманіе и т. д., и т. д.
— Ну и что же?
— Вел?лъ приходить завтра заниматься… а, что? ловко в?дь?!
— Слава Богу.
— Только жалованье, понимаете, б-ррры!..
— Сколько?
— А вы никому не скажете?
— Н?тъ…
— Три коп?йки въ день! — воскликнулъ онъ, какъ трагическій актеръ. — А?.. хорошо!… Вы вникните: три коп?йки!..
— Ну что-жъ и то ладно… поживете, прибавятъ… Харчи готовые…
— Да в?дь надо жить зд?сь три года, чтобы скопить на приличный костюмъ!… Харчи, вы говорите… Чортъ ихъ возьми съ ихними харчами: я не знаю, об?далъ я, наприм?ръ, сейчасъ или н?тъ? Впрочемъ, нав?рно писарей лучше кормятъ… Какъ вы думаете?..
— Не знаю.
— А что это за чортъ съ вами вчера рядомъ спалъ? Что онъ — б?шеный, что-ли, или декадентъ какой? Лицо такое идіотское!..
— Богъ его знаетъ!
— Дуракъ, очевидно… Покурить не раздобылись?
— Гд?-же?..
— Плохо!… Знаете что — я пойду въ контору, попрошу тамъ у кого-нибудь изъ писарей табачку въ счетъ будущихъ благъ…
Онъ ушелъ… Я вышелъ на крыльцо и, облокотившись на перила л?стницы, сталъ гляд?ть на «чередъ» идущихъ съ другого крыльца въ столовую об?дать.
Два какихъ-то субъекта, одинъ пожилой, корявый, съ огромнымъ краснымъ носомъ и толстыми губами, другой — молодой, худой и длинный, съ наглыми на выкат? глазами и съ какой-то странной, точно выщипанной бороденкой, ростущей не такъ, какъ у людей, а какъ-то чудно, какими-то рыжевато-бурыми клочьями тамъ и сямъ, — стояли на нижнихъ ступенькахъ л?стницы и разговаривали… Говорилъ собственно одинъ молодой, а пожилой только поддакивалъ да см?ялся… Отъ нечего д?лать я сталъ слушать.
— Спрашиваетъ она у меня, — говорилъ молодой, продолжая раньше начатый разговоръ, котораго я не слыхалъ. — «Гд? же вы живете?» — Возл? р?чки, возл? мосту, — говорю ей, — сударыня-съ… «Какъ же такъ?» — Да такъ-съ… У меня домовъ, какъ у зайца ломовъ… «Ахъ, б?дный, б?дный!… тяжело вамъ, я думаю?» — Чтожъ д?лать, сударыня-съ, Господь терп?ть вел?лъ… «Ну, а ч?мъ же вы занимаетесь»? — Выхожу одинъ я на дорогу, сударыня-съ…
— Го, го! — заржалъ пожилой, — это ты ловко… ну?..
— Ну и того… тары бары, на дв? пары… то се, пято десято… Вижу, барыня дура… Сударыня, говорю, явите Божескую милость, не дайте душ? хресьянской замерзнуть, позвольте ночевать?.. А паспорта у меня, понимаешь, н?тъ… Думаю: ну, какъ спроситъ? н?тъ, не спросила… «Ночуйте, ночуйте, голубчикъ», говоритъ… И все, понимаешь, на «вы» со мной… Пот?ха!..
— Го, го, го! — опять заржалъ пожилой, — вотъ такъ вы!… вы!… ахъ чтобъ тебя!.,
— Ладно… Положили меня въ людской… Вижу, народу н?тъ никого… одинъ кучеръ, да и тотъ пьяный спитъ безъ заднихъ ногъ… Масляница: народъ, изв?стно, гуляетъ… Ладно… Ночью я, не будь дуракъ, снялъ съ себя од?яніе свое стр?лецкое, нарядился въ кучеровъ пиджакъ… валенки съ печки снялъ, полушубокъ… айда!… наше вамъ почтеніе!… Живо до города десять верстъ отмахалъ… у Сычихи ночевалъ… утромъ съ Володькой борзымъ все и пропили…
— Ловко!… ха, ха, ха! Вотъ, чай, барыня-то?.. «голубчикъ, голубчикъ… «вы»… вотъ те «вы»… Го, го, го!..
XVIII
Когда вс? отоб?дали, я опять вошелъ въ столовую и хотя съ трудомъ, но все-таки разыскалъ себ? м?стечко въ углу на кончик? скамьи за однимъ изъ столовъ, твердо р?шивъ не сходить съ него до вечера.
Облокотившись на столъ, я задумался, глядя на шум?вшую, какъ пчелиный рой, толпу людей, и долго сид?лъ такъ… Мн? стало грустно и стыдно, — что я допустилъ себя до всего этого и не им?ю теперь
