— Наплевать-то наплевать, а счастья теб? не будетъ.
— А мн? и не надо!
— Что такъ?..
— Да такъ… все одно… Эхъ, да и надо?ло мн? все! — воскликнулъ онъ съ тоской. — Кажись, кабы кто застр?лилъ меня изъ поганаго ружья, — спасибо сказалъ бы.
— Чего-жъ теб? не достаетъ?.. челов?къ ты молодой.
— Надо?ло все!… глаза-бъ не гляд?ли! Только и живешь, пока пьянъ… Налакаешься — одур?ешь… все позабылъ: и богатъ, и веселъ!..
— Ну это, братъ, не одному теб?, а и вс?мъ такъ-то… Жизнь-то мачиха… жизнь, братъ, задача… Намъ съ тобой и не понять… Не даромъ пословица-то молвится: не такъ живи, какъ хочется, а какъ Богъ вел?лъ.
— Богъ, Богъ! — опять какъ-то отчаянно и злобно воскликнулъ монахъ, — все Богъ! Голова болитъ — Богъ наказалъ! Не спится — Богъ наказалъ! На этапъ попалъ — Богъ наказалъ! Все Богъ… а можетъ, Бога-то и н?тъ… пугаютъ только насъ, дураковъ.
— Ну, это ты ужъ заливаешь съ пьяныхъ-то глазъ.
— Ничего не заливаю! Сказано: гора двинется съ м?ста, коли попросишь… Ну-ка, коли в?ришь, попроси, чтобы тебя Богъ отсюда вывелъ въ трактиръ… да выпить бы далъ, да закусить… Ты, чай, не жралъ путемъ съ роду… Ну-ка!… а?.. что!
— Дуракъ! — сказалъ старикъ, — теперь вс? трактиры заперты. — И, помолчавъ еще, сказалъ: А святые-то отцы?.. а мощи-то?
— Мощи… д?лаютъ, братъ, въ лучшемъ вид?!..
— Отстань! Ну тебя ко псамъ! И в?рно: тебя изъ поганаго ружья убить стоитъ… Семенъ! — обратился онъ ко мн?,- вотъ, гусь-то, а?..
Я ничего не сказалъ. Монахъ покурилъ и легъ, отвернувшись отъ насъ лицомъ къ ст?н?.
— В?рь всему, — сказалъ онъ, — дураковъ-то и въ алтар? бьютъ… Деньги — Богъ! Уснуть бы, — добавилъ онъ, — да не уснешь… о, Господи!.
— Да, — сказалъ, помолчавъ, старикъ и покачалъ с?дой головой, — много на св?т? всякаго народу… всякаго… и всякой дуракъ по своему съ ума сходитъ… Гляди, Сёмъ, учись… в?къ живи, в?къ учись, а дуракомъ помрешь… Такъ ли, а?.. Что присмир?лъ?.. Давай опять спать… Можетъ, уснемъ, а?.
— Теперь скоро за вами, дьяволы, придутъ! — заворчалъ монахъ.
— Да ужъ одинъ бы конецъ! — отв?тилъ старикъ и растянулся на полу, — всю душу вымотали! Давай спать, Семенъ, больше ничего. Увидимъ тамъ. Утро вечера мудрен?е. Нечего думать-то… Ложись-ка!..
XXVII
Рано утромъ солдаты разбудили насъ и повели въ дальн?йшій путь.
Погода утихла. Было тихо и морозно. Заря только что начинала заниматься. Серпъ м?сяца стоялъ надъ горизонтомъ, медленно погасая подъ лучами разгоравшейся зари. Ночь, какъ бы нехотя и л?ниво, уступала м?сто короткому зимнему дню.
Дороги не было. Ее совс?мъ задуло вчерашней мятелью. М?стами сн?гъ отверд?лъ такъ, что не проваливался подъ ногами. Идти было трудно и не спорно. Еловыя в?шки, скупо натыканныя далеко одна отъ другой, показывали намъ дорогу. Мы шли молча, вязли и злились. Морозъ кр?пчалъ и хваталъ за лицо. Яркое солнце, огромнымъ огненнымъ шаромъ, тихо выплыло изъ-за л?са. Сн?гъ заискрился и заблест?лъ такъ, что на него больно стало гляд?ть. Направо, въ деревн?, затопились печки, и дымъ изъ трубъ тихо, столбами поднимался къ небу. Гд?-то вдали звонили въ колоколъ, и откуда-то доносился крикъ: «Но! но!… да, но, дьяволъ тебя задави!..» Везд? кругомъ, куда ни посмотришь, было св?тло и необыкновенно красиво. Природа точно переод?лась за ночь во все чистое и, св?тлая и радостная, показалась въ такомъ наряд? взошедшему яркому солнцу.
Мы прошли полемъ, спустились подъ гору, въ лощину, перешли по мосту чрезъ занесенную сн?гомъ р?чку и, взобравшись на гору, усталые, остановились покурить.
Съ горы, передъ нашими глазами, разстилался чудесный видъ. Куда могъ только проникнуть глазъ, уходила какая-то синяя, безконечная, какая-то наводящая на сердце и бодрость, и грусть, манящая къ себ? даль. Надъ этой далью опрокинулось, какъ огромная чашка, голубое, ясное, необыкновенно прозрачное небо… Отдаленныя села, съ горящими на солнц? крестами церквей, черныя пятна деревень, полоса чернаго л?са на горизонт?, высоко и быстро съ говоромъ летящія галки, сверкающій осл?пительно сн?гъ, — все это радовало и ободряло. Что-то здоровое, св?жее, радостное вливалось въ душу.
— Ну, и простору зд?сь, братцы мои! — воскликнулъ старикъ, заслонясь рукой отъ солнца. — Эва, какъ пл?шь!..
— Говори, слава Богу, погода утихла, — сказалъ солдатъ. — Кабы зд?сь да по вчерашнему — взвылъ бы! Вонъ какіе сугробы насадило! Есть гд? погулять в?тру. Ну, трогай, ребята, верстъ двадцать съ гакомъ идти еще.
Мы пошли дальше. Вскор? насъ догнали ?хавшіе порожнемъ мужики и любезно предложили подвезти. Старый мужикъ, широкоплечій и кряжистый, съ большущей бородой лопатой, къ которому вм?ст? съ солдатомъ я с?лъ въ дровни, вытаращилъ на меня глаза съ такимъ удивленіемъ и любопытствомъ, что мн? стало неловко, досадно и см?шно.
— Куда-жъ ты его, служба, ведешь-то, — спросилъ онъ солдата, не спуская съ меня глазъ, — въ замокъ, что ли?
— Сдамъ тамъ! — неопред?ленно махнулъ солдатъ рукой, — наше д?ло доставить…
— Тотъ-то никакъ старый? — сказалъ опять мужикъ, кивнувъ на другія дровни, гд? сид?лъ старикъ съ солдатомъ. — А этотъ, вишь ты, совс?мъ молодой, — обратился онъ снова ко мн?,- чай, поди, родители живы? Вотъ гр?хи-то тяжки. Эдакой молодой, а до чего достукался… За воровство, чай, молодчикъ, ась?.. Что рыло-то воротишь, а? стыдно!… И какъ живъ только? — началъ онъ опять, видя, что я молчу, — дивное д?ло! Эдакой холодъ, почитай, разд?мшись!… Чай, теб? холодно, ась? Что молчишь, холодно баю, чай?
— Тепло! — сказалъ я.
— Быть тепло, онъ покачалъ головой, — ахъ ты, парень, парень!… Родители-то есть ли? Женатъ, небось, тоже, ась?..
— Его жена по л?су, задеря хвостъ, б?гаетъ! — отв?тилъ за меня солдатъ.
— Н-н-да! — заговорилъ опять мужикъ, — и много васъ такихъ-то вотъ, сукиныхъ сыновъ, развелось… дармо?довъ… То и д?ло на чередъ водятъ, отбою н?тъ, одол?ли. Откуда тебя гонятъ-то?..
— Изъ Питера! — отв?тилъ опять за меня солдатъ.
— Изъ Пи-и-итера, — глубокомысленно протянулъ мужикъ, — да, не близко. — Онъ помолчалъ и, снова обратившись ко мн?, спросилъ:- Неужли же теб? не стыдно?.. И давно ты эдакъ-то? А все, чай, водочка?.. Ты откуда? Чей?..
— Да отвяжись ты отъ меня! — сказалъ я, разсердившись. — Какое теб? д?ло?..
— А ты не серчай… такъ я. На, покрой ноги-то дерюгой, ознобишь, мотри… Ахъ робята, робята, какъ это вы сами себя не бережете!… Родителямъ-то каково на тебя гляд?ть, на эдакого, какъ заявиться домой- то… Страшно подумать. И не стыдно! Правда, стыдъ не дымъ, глаза не вы?стъ, такъ знать?..
— Захот?лъ отъ нихъ стыда, — сказалъ солдатъ, — у этого, отецъ, народа стыдъ подъ пяткой…
— Необузданный народъ, — сказалъ мужикъ, — отчаянный… вольный народъ… избалованный… пороть бы… шкуру спускать…
— Хоть убей, все одно, — сказалъ солдатъ.
Я сид?лъ, слушалъ ихъ и думалъ:
«Ни на что такъ не способенъ и не скоръ челов?къ, какъ на осужденіе своего ближняго».
— Осатан?ли! — продолжалъ разсуждать мужикъ, — вольный народъ… не рабочій… не ломаный… Работать-то л?нь, ну, и допускаютъ сами себя до низости… Необразованный народъ… Ты, землякъ, по какому же д?лу-то? — опять обратился онъ ко мн?,- мастеровой, что-ль, аль такъ трепло?..
— Онъ золотыхъ д?лъ мастеръ, — сказалъ солдатъ и засм?ялся. — Чудакъ ты, д?дъ! — воскликнулъ
