– Не ну, а да! – Времени у меня было в обрез. Жаркое южное солнце поднималось, и самое было время идти на пляж.
– Нужна сцена в порту!
– Где? – изумлялся разнеженный Ухов.
– Где! В порту! Слыхал про такое? Чтобы были краны – ясное дело, не современные, всяческие лебедки, крюки. Промасленные, мускулистые рабочие. Тут же чекист – пришел с ними посоветоваться, прильнуть, так сказать, к истокам. Тут же даются задания детям-революционерам.
– Ну… – с отвращением соглашался Ухов. – Слова-то будут?
– Пусть говорят что-нибудь! – Я махал рукой уже на ходу. – Потом сочиню, запишем. Пока!
Настя радостно залезала на мощный загривок Кузи – действительно мощный, – бывшего чемпиона общества “Буревестник” стилем баттерфляй! Мчались под гору.
– Но, лошадка! – Счастливая, она “рулила” его ушами, дергая то одно, то другое.
– Плыви… Давай! Давай! – Он придерживал ее за живот, но она, чуть хлебнув едкой морской воды, испуганно вставала на ножки, отрывисто дышала, тараща глаза.
– Ладно! – говорил Кузя. – Теперь физкультура!
Они маршировали по набережной, выкрикивая:
– Пионеры ю-ные! Головы чу-гунные! Уши о-ловянные! Черти о-каянные!
Настька смеялась.
Тимофей (полное имя Тима – в моде у новой аристократии были простонародные имена) видел смысл жизни в другом и в этом, надо отметить, несмотря на младенчество, был целеустремлен. В аккуратной белой панамке за руку с мамой (так он звал Аллу) он спускался на пляж, степенно складывал на топчане одежду, после чего начинал свой “обход”. Подходил к блаженно раскинувшемуся на топчане человеку и, не отрываясь, смотрел.
– Тебе чего, мальчик? – наконец кряхтел тот, приподнимая лицо.
– А почему вы лежите тут? – неприязненно спрашивал Тим.
– А тебе-то что? – спрашивал отдыхающий, ошеломленный столь настырным напором.
– А это наш топчан! Вчера мы на нем лежали!
И, еще минут пять побуравив ненавидящим взглядом клиента, топал ножками дальше.
– А чего это вы кушаете? Дайте мне! – требовательно протягивал ладошку у следующего топчана.
– Обходит владенья свои! – ворчал Кузя.
Однажды прямо напротив бухты остановился белоснежный корабль. Я-то знал его по томным кадрам, снятым Уховым в прошлом сезоне, но Настька была потрясена.
Кузя как раз учил Настю плавать, поддерживая за живот. Но тут она вдруг забыла плыть и встала на ножки:
– Ой! Какой корабль! Папа! Он чей?
– Наш, Настенька! – небрежно произнес я.
– Скажи, – накинулся я на Ухова, утомленного съемками очередных своих поклонниц (это в детском-то фильме!), – вы золото партии… то есть, тьфу, империи, намерены похищать?
– Нет. А надо? – изумился он.
– Тогда о чем фильм?
Об этом он, похоже, не думал. Поправившийся за время съемок килограммов на десять, лишь жалобно стонал:
– Тиран! Ты какой-то тиран! Что ты хочешь?
– Я – ничего. Но другие могут поинтересоваться: о чем фильм?
– Так о чем? – мямлил запуганный Ухов.
– О похищении золота! Только вот на чем?
– Может быть, на… – Ухов виновато глянул на кремовую “Волгу”, терпеливо ждущую его в тени магнолий.
– Нет! – отрубил я. – Только на этом! – И указал на корабль.
– Это, я думаю, дешевле будет, чем на берегу! – Худик робко посмотрел на раздобревшего Ухова.
– Ну да, там кабаков меньше, – сказал я.
Золотая рябь от воды бежала по борту судна. Сундучок с золотом империи толчками поднимался из шлюпки на палубу
Чтобы с ним обращались бережно и не уронили в воду, Ухов уведомил киногруппу, что там находится общая зарплата.
Поэтому сундук вознесся без срывов, и на мачтах захлопали поднятые паруса. Корабль сдвинулся и пошел вдоль холмистого берега. На горизонте белели вершины гор. Приятный ветерок овевал лица.
– Ну? Ты довольна, Настя?
