— Ничего, просто… Если вам захочется поболтать, можете позвать меня. И если вам что-нибудь нужно…
— Я позвоню. Спасибо, Клэй.
«Хороший мальчик, — подумала Джиллиан, когда Клэй вышел. — Но не стоило заставлять его говорить о Сине и матери Лили. Это непростительно!» Правда, все, с кем она встречалась здесь, на острове, как-то ухитрялись внушить ей доверие, но все равно это непростительно!
И все же она не могла не думать о Сине. Она рассердилась на себя. Его дочь слишком очаровательна, а сам он слишком привлекателен. И, что самое худшее, он борется за правое дело!
Но средства, которые он применяет, недопустимы! И чем скорее она уберется с этого острова, от этих людей — от него! — тем лучше.
Джиллиан посмотрела на Аннабель. Она усадила куклу на кровать, прислонив к подушке. Если бы только все было так просто, как кажется Лили! Если бы кукла могла ее утешить! Если бы она могла поверить Сину, который уверял ее, что бояться нечего!
Но он ничего не понимает. Никто ничего не понимает. А она понимает. И потому ей страшно.
6
Темнота. Непроглядная тема обступила ее со всех сторон.
Джиллиан села на кровати. Сердце у нее отчаянно колотилось. Она поспешно нащупала выключатель настольной лампы. Лампа не горела. Света не было. За окном была тьма и жуткие черные тени, подкрадывающиеся к ней. О Господи!
Надо поскорее найти свет!
Джиллиан вскочила с постели и бросилась к двери. Светильники в коридоре горели, но это ее не успокоило. Она смертельно боялась темноты. Джиллиан просто не могла рассуждать разумно. Она знала одно: темнота — это зло. И боль.
Она ненавидела темноту. Вот почему она так плохо спала. Вот почему Джиллиан всегда спала со светом.
Она оглянулась назад. За спиной, в спальне, царила угрожающая, безмолвная тьма.
Джиллиан круто развернулась и направилась к двустворчатым дверям в конце коридора. Она бесшумно отворила дверь и скользнула внутрь.
В спальне Сина тоже было темно. Но она слышала его глубокое, ровное дыхание, чувствовала тепло, исходящее от его тела, и дышать ей сразу же стало легче. Она вспомнила о револьвере, который лежит у него под подушкой, но вспомнила лишь мельком. По сравнению с ее спальней, пустой и темной, револьвер казался совсем не страшным. Она подошла прямо к его постели и присела на нее.
Лампа над кроватью вспыхнула, осветив постелей небольшой кусок пола, покрытый ковром.
Синклер рывком сел.
— Джиллиан? Что такое?
— У меня… это… лампа погасла. Темно. Лампа не зажигается.
Син протер глаза, потянулся за массивными золотыми часами, лежавшими на ночном столике.
— Джиллиан, сейчас три часа ночи. Вы почему не спите?
— Я же говорю — лампа погасла! — Она обняла себя за плечи, чтобы унять нервную дрожь. — Я ее оставила включенной, когда ложилась спать, я всегда лампу оставляю — ночью проснулась, а в комнате темно!
Он посмотрел на нее внимательнее. На Джиллиан была тонкая кремовая ночная рубашка, руки и плечи у нее были обнажены, и грудь соблазнительно вздымалась, чуть выступая в низком вырезе. Но лицо её было покрыто смертельной бледностью, и глаза потемнели от страха.
— Вы о чем? Какая лампа?
— Ночник. Такой же, как этот.
Она указала на ту лампу, что висела над кроватью Сина.
— Может быть, лампочка перегорела? — предложил он.
— Да, наверное.
Она плотнее обняла себя за плечи. Да, лампочки время от времени перегорают, умом она это понимала. Но логика была бессильна против ребяческого страха: кто-то забрался в ее комнату, пока она спала, и выключил лампу, а теперь бродит рядом, вынашивая какие-то коварные замыслы.
— И вы пришли, чтобы сказать мне об этом? — спросил Синклер, пытаясь понять, в чем дело.
— Да.
Очевидно, дело было не только в этом. С ней что-то происходит — понять бы еще, что именно! Хуже всего было то, что Джиллиан смотрела на него так, как иногда смотрит Лили, когда ждет, что он сейчас непременно ответит на ее вопрос или разрешит какую-то проблему. Будь это Лили, Синклер легко сумел бы успокоить ее. Но ведь Джиллиан не ребенок! И чувства, которые он к ней испытывал, были какими угодно, только не отцовскими. Она была ужасно привлекательна, но в эту минуту выглядела ужасно беззащитной, и все его тело стремилось к ней, содрогаясь от желания — совершенно недопустимого запретного желания!
Син наклонился к ней и коснулся ее щеки, стараясь уверить себя, что сделал это не потому, что ему хотелось дотронуться да Джиллиан, а потому, что надо же ее успокоить!
— Я вам вверну новую лампочку. Идет?
— Идет…
— Вот и хорошо.
Да, все хорошо — только вот он никак не может заставить себя отодвинуться от нее. Ведь у нее такой вид, словно она вот-вот расплачется! Она была такой мягкой, такой дьявольски соблазнительной; ее кожа блестела при свете лампы, словно шелк, а ее волосы… Сину так и хотелось пригладить их и снова взлохматить, чтобы она стала еще растрепанней и еще милее…
— Вы что, боитесь темноты?
Джиллиан хотела было ответить «нет», но тут же осознала, как глупо было бы отрицать столь очевидную вещь. Она постепенно успокаивалась, страх отступал. Но ей все равно было страшно возвращаться в свою огромную, темную, пустую спальню.
— Да, — неохотно ответила она. — Я боюсь спать в темноте.
— Вы, значит, привыкли спать со светом?
Она машинально отбросила со лба прядь волос, которая тут же снова упала ей на лицо.
— Да. Я всегда оставляю лампу включенной.
Синклер, не вполне понимая, что делает, попытался отвести непослушную прядь — и словно завороженный смотрел, как она змейкой скользнула на прежнее место.
— А почему, собственно, вы боитесь темноты?
Его прикосновение к ее лбу снова обожгло ее.
Огненная волна разошлась по всему телу.
Джиллиан сцепила руки на коленях и опустила глаза. Она не могла объяснить ему причины своего страха — точно так же, как не смогла бы объяснить себе, почему она пришла к нему.
— Извините, пожалуйста. Я понимаю, все это должно выглядеть ужасно глупо…
— Да не извиняйтесь! Я понимаю, есть вещи, которых мы боимся помимо своей воли. С этим уж ничего не поделаешь…
— Д-да, наверное…
Странно, что он это понимает. Неужели у него тоже есть свои страхи?
— Ничего удивительного, — продолжал Син. — Вы в чужом доме, ситуация очень напряженная…
Джиллиан испытывала противоречивые чувства. С одной стороны, у него на постели было очень хорошо и уютно. С другой — она чувствовала себя ужасно неловко. В данный момент чувство неловкости преобладало.
«Но ведь сложившаяся ситуация не укладывается ни в какие рамки этикета!» — сказала она себе,
