И опять правдивость Полины заставляла ее признать неоспоримый факт: да, она была счастлива вчера!…
Так почему же теперь она так мучается, ища выхода из лабиринта своих мучений?
Выход есть и самый простой – выйти замуж за Геллига!…
Но едва эта мысль пришла в голову Полины, как она вздрогнула и пошатнулась.
Быть женой мещанина?…
Ни за что!…
О, гораздо легче умереть тысячу раз от горя собственного сердца, чем от неизлечимой раны, которую нанесли бы, несомненно, изумление, „ахи и охи“ и насмешливые улыбки сожаления со стороны великосветской клики.
О, Полина прекрасно учитывала, что стали бы говорить о ней, позволившей себе сделать необдуманный шаг в сторону предосудительного „мезальянса“!
При одной мысли о том, что ее, светскую девушку, производившую своим появлением фурор в бомонде, могут осуждать за опрометчивый поступок, Полину бросало в жар, и она краснела до корней волос.
Друзья ее отвернулись бы от нее, и в этом не было бы ничего удивительного!… Ведь, что там ни говори, каждый мог бы сказать, что она вышла замуж за своего управляющего!…
И это верно!…
Ведь только своеобразное замечание покойного Ридинга, что за услуги управляющего ничем заплатить нельзя – высвободило молодого человека из-под гнета зависимого положения.
Завещатель в определенном пункте документа поставил его выше слуг, заявив, что он требует у него услуги в виде последнего заверения в любви управляющего, которого он поставил распорядителем судьбы своей наследницы.
И вот, этот человек привык к новой обстановке и позабыл, чем был, и помнил только то, чем он стал! …
В этом факте Полина искала и нашла оправдание для Геллига, позволившего себе увлечься, не будучи в силах совладать со своим чувством.
Придя к такому заключению, Полина оделась и подошла к окну.
Геллиг в это время вышел из напротив лежащего флигеля, чтобы сесть на лошадь. Он приветствовал Полину почтительнейшим поклоном, и взор его, брошенный в ее сторону, засветился несказанным счастьем.
С Полиной произошло что-то странное.
Еле кивнув головой, она вся вспыхнула, закрасневшись, как маков цвет, потом смутилась и затем отскочила от окна, словно увидела нечто для нее в высшей степени оскорбительное!
Геллиг счел все это за девическую стыдливость, которая в глазах мужчины составляет наилучшее украшение женщины.
И он поскакал, дыша полной грудью и наслаждаясь полнотой своего счастья.
Дорога лежала его в поле.
Утро было свежее и прекрасное. Солнечные лучи, бросавшие какой-то особенный свет на его воспоминание о вчерашнем вечере, нисколько не отвлекали его от наслаждения его счастьем, гордым сознанием удовлетворенности и веры в будущее и в самого себя.
Напротив, эти лучи образовывали как бы лучезарный ореол вокруг головки его возлюбленной, придав ей выражение нежности, смирения и кротости в связи с самой искренней, исходящей прямиком от сердца, любовью.
А Полина в это время, находясь в крайнем волнении и не знавшая, что предпринять и что делать, закрыла свое личико руками и уткнулась в подушки дивана.
В таком положении она находилась довольно долгое время.
Очнулась она только тогда, когда каменные плиты, которыми было вымощено пространство перед ее окнами, зазвучали от топота копыт лошади Геллига.
3.
Полина вскочила с дивана и привела себя в порядок.
В это время раздался стук в дверь ее комнаты, и вошла горничная с письмом на серебряном подносе.
Письмо было от госпожи Блендорф, матери Альфреда.
Содержание его было написано в крайне любезных, дружеских фразах, но оно произвело на Полину удручающее впечатление.
Эта властная дама, выведенная из терпения медлительностью сына, которую она объясняла себе только непреодолимою робостью и застенчивостью, решила сделать от имени своего сына формальное предложение Полине.
Письмо дышало нежностью матери и уверенностью элегантной светской барыни.
Как женщина опытная и дальновидная, г-жа фон Блендорф вскользь замечала, что в высших придворных кругах милостиво изволят интересоваться предполагаемым браком, чему эта дама искренне радовалась.
С одной стороны, этот брак обеспечивал сына г-жи фон Блендорф, и в то же время, придворный кружок украсится новой крупной блестящей звездой, собирающейся взойти на его горизонте!…
Да, эта дама умела писать приятные письма, в этом надо сознаться… Полина почувствовала себя польщенной несмотря ни на что.
Далее, г-жа фон Блендорф в своем письме указывала на многие светлые стороны столичной жизни.
Опытная женщина касалась этого вопроса с изумительным тактом. Под конец она обращала внимание молодой девушки также на то блестящее положение, которое она может занять, несомненно, после брака.
Окончив чтение письма, Полина бессильно опустила руки.
Снова она стала думать об Альфреде, отбросив в сторону воспоминание о Геллиге и о ночном свидании с ним…
Полина не знала, удастся ли ей когда-либо завоевать симпатии Альфреда фон Браатц, но, при зрелом размышлении, ей казалось, что можно обойтись и без этого.
Ему нравится посещать пасторский домик – ну и пусть посещает! Ей это безразлично! Она была равнодушна к Альфреду так же как и к той девушке, которая была притягивающей целью его прогулок!
Вообще, Полина перестала обращать внимание на Гедвигу с тех пор, как узнала, что Альфред, не Геллиг пользуется ее расположением. Но тогда почему же она решает опять свое колебание в сторону Альфреда, если долгое время мучилась сознанием, что Геллиг, который был дорог ее сердцу, любит Гедвигу Мейнерт?!…
Ах, бедная Полина окончательно запуталась. С получением письма она подумала, что самое верное – это стать ей женой Альфреда, но ее сердце восстало против этого, и Полина была полна противоречивых чувств…
С сильнейшим нетерпением ждала Полина свидания с Геллигом, а между тем малейший шорох заставлял ее вздрагивать.
Когда к ней в комнату вошел барон фон Браатц, молодая девушка приветствовала появление милого „дядюшки Рихарда“, как настоящее освобождение от внутренних терзаний тяжелого одиночества.
Барон, как и всегда, поднялся очень рано и в прекрасном расположении духа.
– Здравствуй, дитя мое! – произнес он входя.
– Ах, как я вам рада, дядя! – воскликнула молодая девушка, бросаясь старику навстречу.
Он поцеловал ее и затем попросил кофе.
Полина засуетилась.
– Сейчас, сейчас, дядюшка Рихард.
