– Кто был третьим?
– Да ведь мы ничего такого не сделали, – гнул свое тюремщик.
– Оправдываться потом будете, – оборвал Сано. – Отвечайте на вопрос!
– Кроме нас, никого не было. Только мы двое, и все.
Отправив телохранителей за дверь, Рэйко помогла раздеть и обмыть Хару. Доктор Ито смазал ее раны заживляющим бальзамом, перевязал их, напоил девушку укрепляющим настоем из трав и дал опия, чтобы унять боль. Пообещав справиться о ней позже, он удалился. Хару переодели в чистое, уложили на свежую солому и укрыли одеялом. Рэйко присела рядом.
– Как ты считаешь, почему те люди напали на тебя? – спросила Рэйко.
Черты Хару разгладились – успокоительное начало действовать. Она произнесла тихим, сонным голосом:
– Один из них сказал, чтобы я повинилась в убийстве людей и поджигательстве. Пригрозил, что обойдется со мной еще хуже, если я откажусь, а потом убьет.
От этих угроз по спине Рэйко пробежал холодок. Хару, без сомнения, говорила о главаре банды, замыслившем кое-что похуже кровавых забав.
– А зачем ему твое признание?
– Не знаю. – Хару зевнула. – Он не сказал.
– Кто он такой?
– Не знаю.
Рэйко, однако, нашла подходящее объяснение. Черный Лотос, возможно, решил, что сможет прервать расследование, вынудив Хару взять вину на себя. Троих мерзавцев сектантов, должно быть, послал сам Анраку. Подумав так, Рэйко еще больше укрепилась во мнении, что Хару знала о зловещих происках секты, а первосвященник замыслил избавиться от свидетельницы.
'Не бывать этому', – решила для себя Рэйко. Она вызволит Хару из тюрьмы. Первым делом надо будет убедить мужа в том, что Хару нуждается в лучшей защите и располагает секретами, которые сдвинут расследование с мертвой точки.
– Хару-сан, ты должна рассказать мне о том, что видела и слышала в храме Черного Лотоса, – сказала Рэйко.
Девушка смешалась.
– А что я должна была видеть? – пробормотала она.
– Например, подземелья и катакомбы, – подсказала Рэйко. – Голодающих послушников, пленных, замученных, убитых...
Хару в полудреме помотала головой из стороны в сторону. Потом, встревожившись, наморщила лоб. Рэйко, кажется, догадалась, что вызвало ее волнение.
– Анраку подобрал тебя, и ты боишься показаться неблагодарной. Но если хочешь спастись, Хару, придется сказать правду.
– Анраку... – Ее голос затих на тоскливой, горестной ноте. – Почему он оставил меня?
– Что секта готовит? – одернула ее Рэйко. – Это Анраку велел разгромить Синагаву? Он планирует еще худшее зло?
– Нет, – слабо заспорила Хару. – Он хороший. Он просто чудо. Я люблю его. Думала, и он меня любит...
Девушка закрыла глаза, точно разговор обессилил ее, и Рэйко увидела, что она вот-вот погрузится в сон. Ей твердо верилось, что Хару знает куда больше, чем позволяет сказать ее извращенная преданность. Может, она, как и все сектанты, поддалась обаянию Анраку? Была ли она замешана в его дела? Рэйко снедало подозрение, хотя вид хрупкой истерзанной Хару не позволял ей верить, что ее заблудшая душа целиком обратилась ко злу. Впрочем, едва ли сектанты могли доверить ей что-то действительно важное. Рэйко гадала, насколько сильна над ней власть Анраку и какую услугу она оказала первосвященнику.
– Хару-сан, – начала она снова, – если ты скажешь мне, что затевает Черный Лотос, я, быть может, смогу вытащить тебя из тюрьмы.
Девушка спала, дыша медленно и мерно. Внезапно ее веки дрогнули, а с полураскрытых губ слетел слабый стон.
– Я не знала, что он там был, – пробормотала она.
– Кто был? – опешила Рэйко.
– Светоч Духа, – произнесла Хару. Ее глаза оставались закрытыми; очевидно, она говорила во сне. – Сынишка Тиэ.
– У нее был ребенок по имени Светоч Духа? – Рэйко задумалась, правда ли это или порождение сна Хару.
Та вздрогнула под одеялом.
– Я не хотела, чтобы он пострадал! – вскричала она. – Он не должен был там оказаться! Это вышло случайно!
– Где? – От тягостного предчувствия у Рэйко заныло в груди.
– В хижине, – ответила Хару.
Затем она вздохнула и замерла. Хару спала мирным сном, а обомлевшая Рэйко не сводила с нее глаз. Могло показаться, будто Хару своими руками устроила пожар и ненароком сожгла ребенка, не зная, что он в доме. Хотела ли она просто избавиться от тел Оямы и Тиэ, которым желала зла, или действительно убила их?
Жуткие мысли повергли Рэйко в оцепенение. Отчаянный стук сердца заглушали только вопли женщин из соседних камер да окрики тюремщиков. Слова Хару пробудили ее прежние сомнения. Бесконечные обманы, пожар, убивший ее мужа, попытки очернить других, связь с Анраку – все это, вместе взятое, подкрепляло внезапную догадку Рэйко: во сне Хару призналась в том, чего не помнила – или не хотела помнить – в часы бодрствования.
Вместе с тем Рэйко отказывалась верить, что препятствовала Сано в его служении правосудию. Вполне возможно, что она неправильно истолковала сказанное Хару во сне. Удары по голове и лекарство доктора Ито могли затмить ее рассудок. Верно одно: как ни отвратительно было Рэйко нарушать семейное соглашение об искренности, она никогда не расскажет Сано, о чем бессознательно пробормотала Хару, иначе это приблизит расправу над ней, а Черный Лотос так и останется в тени.
29
А найдутся такие, что будут травить и
порочить
Защитников истинного закона,
Их кровь прольется рекой.
Сутра Черного Лотоса
Очнулась Мидори с трудом. Ее окружало густое облако сна, сквозь которое пробивался гул далекой молитвы. Голова раскалывалась, во рту пересохло, в желудке стоял ком. Повернувшись на бок, она открыла глаза. Оказалось, она лежит на футоне в просторной комнате, освещенной полосками света из зарешеченных окон. Повсюду вокруг, на таких же матрацах, спали другие женщины. Мидори нахмурилась в замешательстве. Кто это с ней? Где она? Потом до нее дошло, что это, должно быть, ее соседки- послушницы, а находятся они в монастыре Черного Лотоса. Туман в голове прояснился, и девушка вспомнила вчерашнее посвящение – все, до малейших позорных деталей. Она наслаждалась прикосновениями того скользкого типа, приняв его за Хирату! Даже не верилось, что она способна на такое бесстыдство. Должно быть, ее одурманил дым из курильниц, а в крови Анраку было какое-то сонное зелье, потому-то она и забыла, что случилось потом.
Теперь Мидори заметила, что спящие одеты в серые одеяния вместо вчерашних, белых. Некоторые из них были обриты наголо. Когда она вспомнила, что их постригли в монахини, у нее кольнуло в груди, а рука
