Фотографии любимых, документы нежных душ… И взяла Люсия снимок, словно слепок дальних стуж, повертела отчужденно в смуглых, маленьких руках и — взбешенная мадонна — искромсала фото в прах!.. Помолчала, каясь честно. Вспышка ревности исчезла. И испанка, сразу став тише вод и ниже трав, опустилась на колени, чтобы все клочки спасти, и в смущенье и смиренье прошептала: — Ты прости. Бродят чувства, полыхая. Кровь гремит, как барабан. Я такая. Я плохая. Не люби меня, Иван… По-испански листья шепчут, иностранный свет зарниц… Снял наш летчик влажный жемчуг с тех испуганных ресниц, ощутил, какие вихри в той груди вступают в бой… И они вдвоем притихли, разделенные судьбой. Только била кровь в литавры. И, как зов других миров, к ним донесся звон гитары — пел Родригес — Шинкарев. Песенка о Дон-Кихоте По земле, давно забытой богом, как всегда, собравшийся в поход, на коньке печальном и убогом скачет благородный Дон-Кихот. Ничего, что вместо шлема — блюдце, вместо ножен — рваная сума. Ничего, что мельницы смеются — где набраться мельницам ума!.. Ни к чему идальго чемоданы. На побывку в дом свой из боев Дон-Кихот привозит только раны, синяки да прежнюю любовь. И под голубыми небесами рыцарь, не прощающий нам зла, плачет благодарными слезами, вспоминая добрые дела. Ночь темна, но рыцарю не спится. И опять, едва дождавшись дня, надевает латы вечный рыцарь и седлает старого коня. В небе птичья песенка несется. Наш чудак качается в седле. Над землею ярко брызжет солнце, донкихотам трудно на земле. Где-то сонно вскрикнул кочет. Песня смолкла. Лишь струна переборами рокочет, грустью странною полна. а луна-лунища в силе. Листья пахнут, словно йод. Встала тихая Люсия: — Хорошо твой друг поет. Жаль, что надо торопиться. Ждет меня передний край. До свидания, мой рыцарь, или, может быть, прощай. Штука хитрая — разведка, «за» и «против» — наравне. Ты позволь, хотя бы редко, навещать тебя… во сне. Скоро встретимся мы вряд ли. Но, лишь отпуск получу, я зайду, пожалуй, к падре, чтобы вновь зажечь свечу…— Гордо глянула испанка, подступиться к ней нельзя — королевская осанка, пепелящие глаза. Зазвучали, застучали каблучки во тьме ночной — словно гвоздики печали забивали в шар земной.
