Артур Галстон: «Так во что же вы хотите поверить, или в результаты тщательно
поставленных и описанных опытов, повторенных компентентными исследователями во
всем мире, или же в результаты, полученные на нескольких объектах, отобранных для
«специальных контактов» с таким же текстовым материалом?»
В главе первой этой книги я привел три основные признака, дающие явные основания,
чтобы поверить в то, что животные нечеловеческого происхождения могут чувствовать
боль: это характер поведения, природа устройства их нервной системы и эволюционная
оправданность ощущения боли для выживания вида. Ни один из этих признаков не дает
нам каких-либо оснований поверить в ощущение растениями боли. У растений не было
найдено ничего похожего на центральную нервную систему, и трудно представить,
зачем видам, неспособным двигаться и уйти от источника боли или, используя болевое
ощущение, избежать смерти каким-то иным способом, было бы полезно развивать
способность к ощущению боли с учетом позиций эволюционной целесообразности
этого. Поэтому призывы поверить в способность растений чувствовать боль следует
считать совершенно несостоятельными.
Это все, что касается фактических основ этого возражения. Теперь давайте рассмотрим
его логическую состоятельность. Предположим, что несмотря на всю невероятность
этого, исследователям удалось обнаружить признаки, что растения боль все-таки
чувствуют. Однако из этого еще не следует, что мы можем с таким же успехом есть то,
что ели и ранее. Если мы должны взвалить на себя ношу и боли, и голода, то мы
должны хотя бы выбрать из двух зол меньшее. Еще сделаем такое предположение, что
растения чувствуют боль в меньшей степени, чем животные, и поэтому для нас было
бы лучше поедать растения, а не животных. Действительно, такому выводу надо было
бы следовать, если бы даже растения чувствовали наравне с животными, т.к. мясной
промышленности недостаточно для обеспечения всех питанием, предпочитающих
мясную диету; у вегетарианцев же наблюдается, по крайней мере, десятикратное
превышение пищевых ресурсов над запросами потребителей. Исходя из этого я считаю,
что аргумент возражения становится нелепостью и я преследую тут только одну цель
— показать, чтобы те, кто выдвигает эти возражения, убедились в их полной
беспочвенности, а в целом это лишь их поиски оправданий своему стремлению
продолжать питаться мясом.
Рассмотрев вплотную вышеизложенную точку зрения, в этой главе мы хотим
осуществить то же самое относительно позиций, разделяемых многими
представителями западного общества, а также рассмотреть стратегию и аргументы,
обычно используемые для защиты таких позиций. Только что мы убедились, что с
логической точки зрения эти стратегии и аргументы подкреплены очень слабо. Они
просто что-то усовершенствуют и что-то оправдывают, вместо того, чтобы что-то
доказывать. Однако можно думать, что их слабость связана с рядом недостатков
экспертизы, осуществляемой рядовыми людьми в ходе обсуждения этических
вопросов. Поэтому может быть интересным рассмотреть, что современные философы,
проводящие специальные исследования в сфере проблем этики и морали, говорят о
наших отношениях с животными нечеловеческой природы. Философия должна
подвергать сомнению базовые положения своей эпохи. Прискорбно, но философия не
всегда объективна и беспристрастна, а вплотную живет ее исторической ролью. Защита
Аристотелем рабства всегда будет стоять напоминанием того, что философы тоже
люди и соответственно этому подчинены предвзятостям общества, которому они
принадлежат. Иногда они преуспевают в ломке и освобождении от господствующей
идеологии, но чаще они становятся защитниками ложных и фальшивых ценностей. Так
это случилось и в данном случае. Философия, как это заведено сегодня в наших
университетах, никого не обременяет и не бросает никому вызов относительно
