и в тумане другой берег не был виден.
— У меня вот только одно не идет из головы, — вдруг заговорил Зурко. — До чего же люди бывают похожими друг на друга. Тот, который постарше, ну вылитый мой шурин. Даже задыхался он так же.
— Показалось, — сказал инженер.
— Ну да, показалось! — рассердился Зурко. — Кто его видел, вы или я?
— Вы, вы. Но разве у вас было время изучать его внешность? — упорствовал инженер.
— Бывают лица, которые без всякого изучения застревают в памяти. Вот так и тут.
— Наверняка он с вашим шурином не имеет ничего общего.
— Не имеет! — сплюнул Зурко. — Почему вы так уверены?
Они остановились у первой фермы, сняли ящик с динамитом, и Зурко, вытряхнув из карманов крошки табака и хлеба, слепил себе цигарку. Она чадила, как опилки, но Зурко делал вид, будто наслаждается божественным деликатесом.
— Такое сходство, — говорил он при каждой затяжке.
Инженер взглянул на пропасть и на виадук, и у него закружилась голова от глубины. На него вновь нахлынули воспоминания. У первой фермы виадука министр перерезал ленточку и предоставил ему слово. «Мы приносили ей в жертву и свою личную жизнь, а иногда и свое счастье…»
— Через пару часов все это будет внизу, — сказал Зурко. Подготовка к взрыву доставляла ему радость.
Инженер вдруг почувствовал, что ему не хватает воздуха. Что-то тяжелое навалилось ему на грудь, и он никак не мог вздохнуть.
— Сколько времени нужно, чтобы построить такую громадину? — спросил Зурко.
— Пять лет.
— Ив одну минуту от нее ничего не останется, — размышлял вслух Зурко. — Знавал я одного минера. Он таких четыре штуки на воздух поднял.
— Такой только один.
— Ну, значит, те были поменьше.
— Намного меньше, — вздохнул инженер.
Теперь он лихорадочно искал затянутый узел на ногах. Лейтенант взглянул в небо, потом на часы и сказал:
— Вот-вот начнет светать.
Эта фраза будто бичом подстегнула инженера. Изо всех сил он старался развязать узел, но тот был очень крепко затянут. Руки ослабли, он едва ими двигал, пальцы не слушались. Его хватили ужас и отчаяние.
«Крепко держит». Он стучал зубами и нервно дергал узел. Суставы пальцев и запястий трещали, как сухие ветки, а узел все не поддавался. Он вкладывал в борьбу все свои силы, сорвал ноготь. Ему показалось, что он вот-вот потеряет сознание. О боли он старался не думать. Все свое внимание он сосредоточил на веревке. Скоро рассвет, а он хочет жить. Сознание этого усиливало нервозность и умаляло силы, что для него было менее всего желательно. Может, лучше отползти от этого места?..
Они шли посреди виадука. Уже совсем рассвело, и, вероятно, их было видно как на ладони. Они разом это поняли и затаили дыхание, так им стало страшно.
— До чего ж длинный! Прямо как дорога до небес, — тихо сказал Зурко. — Пистолет у вас снят с предохранителя?
— Зачем? — изображая спокойствие, спросил инженер, хотя и сам чувствовал себя зайцем, за которым по пятам гонится лиса.
Зурко чуть удар не хватил, но, овладев собой, он продолжал рассуждать вслух:
— Если б я раньше сообразил, что у них есть ром…
У центральной фермы они уже чувствовали себя как на иголках. Они сложили ящики, и теперь им больше всего хотелось убежать в лес, но самая главная работа была еще впереди. Это знал и Зурко и все ругался:
— Так идиотски налететь, так…
Из-под ногтя хлынула кровь. Пальцы скользили, а узел все не поддавался. Ему уже казалось, что он взялся за неразрешимую задачу, а потому все больше внушал себе, что нельзя сдаваться, потому что цена слишком высока, выше уж и не бывает.
Лейтенант то и дело смотрел на часы, как на хронометр, будто измерял время. Это заставляло инженера начинать новый раунд борьбы с веревкой. Прошло то ли несколько минут, то ли час — и наконец узел поддался.
— Вот-вот начнет светать, — повторил лейтенант.
Инженер принялся за следующий узел.
— Вот-вот начнет светать, — прошептал он с насмешкой. — Но я к тому времени буду за тридевять земель… — Второй узел тоже поддался, и инженер с облегчением вздохнул: «К рассвету я буду за тридевять земель…»
Ноги его стали свободны, но ничего не чувствовали. Однако он не отчаивался: сейчас разотрет их, кровь побежит по жилам, и тогда он отправится в путь.
Они заложили динамит в предохранительное устройство и спрятались в лесу. Там они накрылись брезентом и попытались уснуть, но воспаленный мозг никак не мог успокоиться.
— Представьте себе, он так же подергивал уголками рта, — вдруг нарушил напряженную тишину Зурко.
— Кто? — безразличным тоном спросил инженер.
— Тот, который был похож на моего шурина, — ответил Зурко.
— Опять вы об этом! — нахмурился инженер. Он уже не скрывал раздражения по поводу того, что Зурко все время про это думал.
— Но что делать, если мне это не дает покоя?! — признался Зурко.
— Выбросьте это из головы, — уже мягче сказал инженер.
— Ну, это не так просто, как вам кажется.
— Тогда думайте про виадук, — посоветовал ему инженер.
— Про виадук? — удивился Зурко. — Еще немножко — и его не будет.
Инженера будто бросили в ледяную купель.
— Как вы сказали? — пробормотал он.
— Я говорю: еще немножко — и его не будет! — резко бросил Зурко. — Будто его и не было.
— Будто его и не было… — хрипло повторил инженер.
— Не будете же вы из-за этого хныкать?
— Нет, не буду.
— А я знаю таких, — сказал Зурко.
— Каких? — спросил инженер.
— Которые чуть что — сразу раскисают, — буркнул Зурко и зажег окурок.
Они попытались уснуть.
Всюду вокруг стояла тишина, но у инженера будто раковина была прижата к уху. Он слушал море. Он положил правую руку на электрический взрыватель, и в ушах у него зашумело: «На войне все подчиняются приказам…» Это повторялось, как плеск волн: «На войне… на войне… на войне…» Можно было попытаться избавиться от этого: потрепаться с Зурко о бабах, которых иногда надо лупить, или о том, на кого был похож тот убитый. Однако этой темы он боялся еще больше, а потому вернулся взглядом к виадуку. Он был тут с самого начала. Тут бегали дикие козочки, каждый вечер трубили олени, иногда захаживал и медведь — за овцами, что паслись здесь.
Он видел первые котлованы, строительные леса, опалубку, арматуру, бетон. Инженер раздевал виадук глазами как нечто такое, что мы хотим досконально узнать. Бетон превращался в щебень. Инженер мысленно переложил его на дно реки, а из цемента смоделировал невысокую, очень симпатичную
