раскис.
Состав подползал к виадуку. Вот паровоз уже проехал первую ферму, и у инженера сразу ожили руки, хотя он хорошо понимал, что представление о нем, как об инженере, будет неполным без виадука.
Карательный взвод построился.
Сквозь деревья пробивались косые лучи утреннего солнца. Наступал новый день…
Рудольф Латечка
Зуза идет!
Время близилось к полуночи. Над занесенными снегом одинокими домишками светила луна, огромная и блестящая, как большая серебряная тарелка. Пейзаж был сказочный. Однако одинокие хутора, поля, деревья, кустарники — весь этот край, залитый лунным светом, походил на дремлющего дракона.
Только лес не казался им враждебным. Наоборот, он охранял, предупреждал, защищал их. Но от леса всех четверых отделяло в тот момент изрядное расстояние, и пока они осторожно крались по дороге, петлявшей в лощине меж полей.
Вдруг они остановились. Краем леса, совсем недалеко от них, ползла длинная вереница людей в белых халатах, направляясь к Разтокам. Время сразу будто остановилось. Воцарилась невероятная тишина. Всех охватило напряженное ожидание. Это казалось нереальным, будто во сне, бессмысленным и абсурдным. Они смотрели друг на друга с небольшого расстояния как на застывший кадр кинофильма, как на кошмарное наваждение. В этот момент волнение перехлестнуло рамки человеческих сил и парализовало способность хоть как-нибудь действовать. Стрелки времени будто ждали команды, сигнала, чтобы прийти в движение. Как только с хуторов донесся лай собак, немецкие солдаты у леса зашевелились. Партизаны продолжали неподвижно лежать в лощине, почти не дыша и наблюдая за врагом.
Немцы на несколько минут застыли в нерешительности, но потом, когда лай прекратился, поколебавшись, направились к недалекому селению, все время оглядываясь на полевую дорогу в лощине. Когда они скрылись из виду, партизаны поднялись, поспешно перешли по мостику через речку и, с трудом передвигаясь по глубокому, рыхлому снегу, заторопились к хуторам.
На полдороге они остановились, положили раненого на землю и повернули головы в сторону низкого крестьянского дома с хлевами и сараями. Потом партизаны вновь взялись за свою ношу и стали осторожно подниматься по высокому и крутому склону, откуда до неба, казалось, было рукой подать.
Они остановились под развесистой старой грушей и стали сосредоточенно вглядываться в тихий и темный домишко. В этот момент из двора выбежал ощетинившийся пес и угрожающе зарычал.
— Цезарь! — приглушенно позвал Мартин Смрж и протянул руку. Пес радостно завизжал, лег в снег и забарабанил пушистым хвостом по земле, поднимая снежную пыль. — Ты хорошо стерег?
Хозяин запустил сильные пальцы в его лохматую шерсть, так что пес даже заскулил. Но, когда его отпустили, он радостно лизнул руку Мартина, завертелся, запрыгал вокруг него, приглушенно повизгивая. Хозяин смерил его испытующим взглядом, сделал несколько шагов вперед и нерешительно остановился в тени низкого дома, настороженно вслушиваясь в таинственную, неподвижную тишину, царившую окрест. Неожиданно перед его мысленным взором предстала молодая крепкая женщина. Они бывали вместе лишь по большим праздникам, когда он приходил домой за провиантом. Он мысленно долгим взглядом посмотрел ей в глаза, но, не ощутив рядом ее горячего дыхания, вдруг задрожал от страха за нее и, толкнув ногой дверь, шагнул внутрь с автоматом наперевес.
— Немцы! Где немцы? — зашумел он, как лес, продуваемый ураганным ветром.
— Мартин! — воскликнула она с радостным волнением.
Он буквально остолбенел от неожиданности и посмотрел на сгорбленного отца, будто ища у него ответа.
— Они обидели тебя?
— Кто?
— Немцы!
— Да что ты! — Она бросилась к нему. — Они в такую непогоду сюда не доберутся. — Жена с облегчением вздохнула и улыбнулась, сверкнув белыми зубами.
Придя в себя, он повернулся и выбежал наружу. Пес прыгал вокруг него и радостно визжал.
— Ребята! — позвал он приглушенно своим глубоким спокойным голосом. Из тени сарая вынырнули три фигуры с раненым. — Ульяна, — обратился Мартин к жене, которая с испуганным видом стояла в дверях, — приготовь заднюю светелку!
— Что он сказал? — Приковылял старый Смрж, бросив косой взгляд в темные сенцы.
— Чтобы я приготовила светелку, — второпях ответила она.
— Батя, принесите лампу! — проговорил Мартин, спотыкаясь под тяжестью раненого.
Старый Смрж не по годам проворно повернулся и немного погодя внес карбидную лампу.
— Согрей воды и принеси чистое полотно! — обратился Мартин к жене, как только она вернулась из светелки, сообщив, что там все готово. — А ты, Ондро, не трать времени зря и беги за женой.
Ондро Фратель поспешно удалился.
— Положим его на стол, — сказал Мартин Яно Вртаню, когда они вошли в заднюю светелку.
Ульяна последовала за ними с кусками белого полотна. Она бросила тревожный взгляд на мужа, но тот отвел глаза, чтобы избежать объяснений. Ему было не до разговоров. Он не хотел напрасно волновать и без того разволновавшегося отца, который каждый раз цепенел от страха, когда приходилось прятать раненого партизана. С тех пор как у Врбовых нашли при обыске раненого и всех их расстреляли, а хату сожгли, отец потерял покой.
— Мартин… а что с ним?.. — Она с беспокойством посмотрела вслед уходившему отцу.
— Не знаю. Вот придет Павлина, она скажет… — ответил уклончиво Мартин и поморщился. — Ты греешь воду?
— Грею… — Испуганным взглядом она скользнула по фигурам парней и раненого.
В светелке было тихо. Длинный жилистый Яно Вртань озабоченно чесал черный чуб и беспомощно наблюдал за Сергеем, лежавшим на дубовом столе.
Старый Смрж, вернувшись с охапкой дров, молча опустился на колени перед железной печуркой и степенно стал разводить огонь. Казалось, что, занимаясь этим делом, старый Смрж соблюдал какой-то поразительный ритуал. Однако, сосредоточив свое внимание на огне, старик думал совсем о другом.
Сухие дрова в печурке затрещали, огонь загудел. По светелке разлилось уютное тепло, согревая промерзшие тела партизан. Тепло успокаивало.
У входа раздался топот, и в светелку вошли Павлина Фрателева с мужем и соседка Мара Вртанева. Павлина поспешно подошла к столу, потом осмотрела комнату.
— Разрежьте ему штанину, — сказала она и сняла с плеча сумку. — Вода горячая есть?
Ульяна молча вышла и тут же принесла ведро с кипятком, налила воды в таз и приготовила полотенце.
Фрателева засучила рукава порыжевшей кофты и опустила руки в горячую воду. Затем, протерев их раствором формалина, вытерла. Все это она делала просто и естественно, как и подобает опытной акушерке.
— Открой мою сумку и вынь из нее пачку ваты. Но не раскрывай! — приказала она Ульяне, когда покончила с мытьем рук и подошла к столу.
С серьезностью хирурга Павлина осматривала обнаженную ногу Сергея, покачивая головой. Она не произносила ни слова, поэтому все тоже молчали, глядя на ее пальцы, которые двигались быстро и уверенно. Окончив осмотр и дезинфекцию, она сказала:
— Это будет больно, но вы должны выдержать, как положено мужчине. Держите его. Только крепко! — приказала она, как приказывает доктор своим ассистентам, и храбро вскрыла пулевую рану.
Сергей рванулся в руках троих мужчин, но потом застыл, напрягшись как натянутая струна. Через минуту он весь покрылся испариной.
