Хани вытолкала Раша в переднюю, отклонила полог и они очутилась в крошечной коморке, которой стало продолжение коридора. Воздух здесь застоялся, пропитался гнилью. Хани рванулась к завешанной шкурами стене, отклонила и, с облегчением, улыбнулась. - Вот здесь, совсем мягко стало, можно ногой выдавить. Я пойду к ним. У тебя будет довольно времени, чтоб уйти.
Чужестранец озлобился, губы раскрыли оскал.
- Дрянная из тебя героиня, - прошипел ей в лицо. - Говоришь, а у самой ноги дрожат, зубы пляшут от страха.
Хани сглотнула. Видит ее насквозь, будто читает мысли прежде, чем они заберутся в ее голову. Что стыдного в страхе?
- Я не для того за тобой тащился в треклятую башню, чтоб теперь оставить здесь. Он сцепил пальцы на ее запястье, сжали так сильно, что Хани вскрикнула от боли, но чужестранец не ослабил хватки. - Мы уйдем вместе, я смогу тебя защитить, kama'lleya, только под ногами не путайся и загривок под топор не подставляй. Даже если мне придется вырезать к харстам всех до последнего младенца - я это сделаю, потому что я дал обещание.
Тут он оборвал сам себя. Хани видела, что Раш чуть не сказал сгоряча то, о чем говорить не хотел. Какое обещание, кому?
Дверь хижины скрипнула, впуская морозный воздух и Мудрую, за которой следовали двое. Кожевник и парень, лицо которого Хани видела впервые. Этим двоим пришлось согнуться пополам, чтоб пройти в низкие двери. Раш даже не пытался скрыться: шкурный полог скрывал их тела, но ноги выставлял напоказ. Чужестранец вышел, загородив Хани свой спиной, а она, послушная, не высовывала носа и молчала, даже тогда, когда Раш взялся за меч. Со страху Хани показалось, что длинное скошенное лезвие подмигнуло ей кровавыми бликами.
- Встал, значит, на ноги, - проскрипела Мудрая. - Я уж думала, что Гартис тебя примет.
- Дайте нам уйти - и все останетесь целыми, - сказал Раш. - Никто не станет трогать эту девушку, никто не будет глядеть ее отметины. Мы не сделали ничего лихого никому из вас, так что разгородите нам дорогу и все останутся со своим интересом.
- Мудрая, дай я этому говоруну язык завяжу крепше, а то мелет им, как брехливая собака. - Кожевник собрал ладони в пудовые кулаки, окружия мышц перекатывались под рубахой.
Он был вдвое больше чужестранца, и в рост, и вширь, но Раш даже бровью не повел.
- Говорила, что лихой он, - покачала головой Мудрая. Ее седые волосы так истончились, что, казалось, косы вот-вот треснут, точно сухой тростник. - Думаешь, мне надобно ее глядеть, чтоб видеть ее порченое нутро? Только вы в деревню зашли, я все поняла. У ней и светлого теперь нет, Вира отняла свое благословение. Ты, чужестранец, нам без надобности - иди своей дорогой. Не нашим рукам тебя карать, какими бы злодействами ты не занимался. Но она, - костлявый палец указал ему за спину, - останется, и примет свою участь. Я нарочно дала времени, чтоб одумалась, очистилась молитвами и вспомнила, что она родилась от снега и мороза, а не вышла из овечьего навоза.
- Я плохо говорю на северном, но не так уж, чтоб ты, старуха, моих слов не разобрала. Свои речи другим дуракам оставьте, я наслушался до скончания дней про ваши порядки. Сносите головы кому другому, если охота есть куражиться, а Хани со мной идет - и весь сказ.
Кожевник рванулся вперед, озлобленный неуважением к Мудрой, но Раш остановил его одним взмахом меча. В тесном коридоре клинку как раз хватило места, чтоб описать широкую дугу, хватануть по животу северянина. Тот выпучил глаза, недоуменно глядя, как из распоротой рубахи, источая зловоние и пар, вываливаются его кишки. Кожевник упал на колени и уткнулся лицом в собственные потроха. Кровь стремительно расползалась по полу уродливым пятном, лизнула подошвы сапог чужестранца. Хани потихоньку попробовала зачерпнуть светлой магии, но ладонь осталась пуста.
- Ты на смерть подписался, Мудрая тому свидетель! - взревел молодой северянин, но ему хватило ума не подступаться к чужаку.
- Хани, у тебя еще есть время спасти свою душу, - увещала Мудрая. Она будто бы не видела мертвеца в своих ногах, смотрела на девушку, близоруко щуря подслеповатые глаза. - Ты родилась порченной, ты нала свою судьбу, все знали, но одна я тебе защитила. Теперь и я говорю, что нет тебе иного выхода. Прими смерть, отрекись от зла, а не то оно тебя пожрет. Много горя сотворит то, что в тебе приют нашло.
- Не слушай ее, - встрял Раш. - Нет в мире ничего черного и ничего белого, даже у этой старухи руки по локоть в крови, могу спорить на свои уши. Ты сама хозяйка над собой, тебе самой и решать, кем стать. Овца ты что ли, чтоб тебя забивали?
Мудрая вскинула руки, старушечьи пальцы взялись перетягивать длинную ветряную нить, раскручивая ее воронкой. Когда Раш снова заиграл с мечом, Хани зажмурилась. Она слышала лишь шорох ног, несколько свистящих звуков и хрипы.
- Помоги мне, подопри дверь, - скомандовал чужестранец и подтолкнул ее вперед.
Хани смотрела только перед собой, боясь оглянуться, но, переступая через мертвого кожевника, увидела рядом с ним седую голову: из ровного среза на горле, пульсируя, вытекала кровь. Тут же валялась часть молодого северянина - голова и часть плеча. Мертвые черты запечатлели момент удивления; наверное, он до последнего не понимал, как смерть может прийти так скоро. Хани заставила себя внутренне задеревенеть. 'Ты знала, что так будет, - нашептывал мягкий, странно знакомый женский голос, - как только они загородили дорогу, мешая тебе сбежать. Они стали платой за свободу'. Амулеты в волосах вдруг сделались странно тяжелыми. Девушка осмотрелась, думая, чем бы загородить вход, но дверь налетела на нее. Мгновение, - Хани не успела понять, что происходит, - и рука ухватила ее за волосы, поволокла наружу.
- Мясники! - ревел эрл, и швырнул Хани на землю, прямо в ноги сельчанам, что собрались кучной толпой. - Они убили Мудрую, Боло и Агеля.
- Смерть обоим! - свирепствовала толпа, напирая на девушку.
Хани едва успела отвести рукой вилы, что готовы были впиться ей в грудь. Ржавый коготь расцарапал кожу, ладонь обагрилась кровью. 'Они все хотят только одного, - подтрунивал голос, - чтобы ты умерла. Им не важно, что ты и кто. Им нет дела до твоей юности, им нет дела до того, кем ты стала, что вынесла. Только когда голова твоя будет на частоколе сидеть - тогда им станет ладно и хорошо. Разве такие достойны жизни?'
- Проклятая черная колдунья! - в лицо полетели плевки, в голову - камни.
- Прикажи своему зверю остановиться, - прошипел на ухо эрл, для убедительности приставив к ее горлу нож. Он развернул ее за волосы, чтоб Хани могла видеть, что творилось у хижины Мудрой. - Сделаешь это - и мы убьем вас быстро.
Хани мало что видела за телами северян, которые напирали на Раша. Но они падали, будто скошенные колосья, и скоро прорехи в плотном строе сделались частыми, и через них девушка могла видеть чужестранца. Он двигался быстро, словно смертоносная тень, отплясывал в хороводе со своим мечом, и каждый раз, когда лезвие выныривало на свет, кто-то из мужчин падал замертво. Несколько голов кубарем скатились вниз, встретились, стукнувшись лбами. Алый туман окутывал Раша будто дорогой плащ, а кровь от меча разлеталась в стороны, точно рубины из руки богача.
'Как только он опустит меч, - нашептывал голос, - они сразу снесут тебе голову, а после найдут, как и чужестранца ухватить за причинное место'. Хани хотела отвернуться, но эрл до хруста в затылке оттянул ее голову назад, с силой нажал на нож. Она почти не чувствовала боли, только в том месте, где острый край касался кожи, сделалось горячо. 'Неужели эти навозники заслуживают того, чтоб отдать им свою жизнь?' - насмешничал голос.
- Еще одна смерть, мясник, и я перережу ей глотку! - предупредил эрл.
Хани хотела закричать Рашу, чтобы уходил, бежал сломя голову, но вышло какое-то невнятное бульканье, к тому ж тихое - Раш вряд ли расслышал хоть звук. Да и не до того ему было. Северяне, поняв, что чужестранца не взять, обошли его кругом, вооружившись острогами и луками. Несколько острог чужестранец переполовинил мечом, но стрела достала его, царапнув щеку. Сельчане заложили новые стрелы. Несколько залпов - и Раша не спасет ни сноровка, ни странный меч. Его лицо озлобилось больше прежнего, ожоги снова налились, отчего лицо сделалось пугающим в своем безобразии.
- Раш... - позвала она тихим шепотом, не надеясь, что он ее услышит, - ... беги.
