своим экипажем сумел выбраться и сейчас лежит в госпитале, наводчика и заряжающего я забрал в свой экипаж, а радиста с мехводом отправил в распоряжение штаба. В госпитале же оказался Гюнтер, мой «Котенок-5», который выводил свой панцер, высунувшись из люка — и вывел, но сам поймал при этом две пули… впрочем, врачи сказали, что прогноз обнадеживающий. Взамен прислали Вальтера Хофманна.
Формально, в штабных бумагах мы еще по-прежнему числились ротой. На деле же наши четыре машины спешно обозвали кампфгруппой-3, а командиром ее назначили меня. Как говорят в таких случаях русские — что в лоб, что по лбу…
Город опять горит… мы вгрызаемся в него со всех сторон, на этот раз — гоня перед собой синюю пехоту. Впрочем, наш полк туда больше не посылали — непосредственной поддержкой у штурмгрупп работали панцеры из бригады.
На третий день, когда меныновцев оттеснили к центру, я решил исполнить свой обет. Напросился пассажиром на подвозчик боезапаса — гаубичная батарея, которую он снабжал, располагалась в парке на углу Свободного Февраля и Генерала Алексеева и в этом парке, если верить путеводителю, была какая-то церквушка.
Путеводитель не врал — просто я запутался в условных обозначениях.
Это был не парк, а кладбище.
Да нашей батареи там была позиция батареи АБО. Ее накрыли двадцатиствольные, перепахав на три метра вглубь, так что вековые скелеты лежали в обнимку с телами меныновских артиллеристов. Вдобавок, по нему изрядно покаталась техника… но храм, пусть и изрядно испятнанный пулями и осколками, уцелел… внешне, лишь валяются на земле сорванные взрывом массивные створки дверей, да зияет свежим проломом купол. И я пошел внутрь… а зря.
Старинный храм… наверное, когда-то красивый, он был прочен — предки строили основательно, я помню похожую церквушку, которая едва не довела командира батареи поддержки до истерики. Вот на эту прочность
Я-то, наивный, думал, что за годы войны навидался всякого.
Не помню, как выкатился оттуда, но следующим воспоминанием — дно воронки, обильно моим сегодняшним завтраком удобренное. Кое-как разогнулся… увидел скалящийся череп в авровской офицерской фуражке, который какой-то шутник на могильный крест насадил, и согнулся вновь.
Обратно возвращался пешком. Рискованно, но я лишней секунды не хотел на этом кладбище оставаться. Scheisse, да весь этот Курск проклятый превратился в одно сплошное кладбище — трупы повсюду валяются, никто их убирать и не думает! Оттащили с проезжей части, чтобы проход техники обеспечить — и ладно!
И, пока шел, первый раз поймал себя на мысли, что война эта бесконечная, кажется, начала доставать и меня. Всерьез доставать.
Надоело.
А главное — впервые с тех пор, как прочел письмо из больницы… о том, что сирота я отныне, что нет у меня больше на этом свете никого… начало вновь на душе что-то теплое разливаться.
Анастасия. Красивое же имя, думаю, интересно, за что она его так не любит?
Кое в чем Курск оказался все же полезен — по крайней мере, когда передовые синие отряды подошли к Орлу, Заславский повторения спектакля не стал дожидаться к город сдал без боя, а свои части отвел в сторону Тулы. Конвентовцы на радостях ломанулись за ним — и получили такую оплеуху, что Линдеман, по-моему, в какой-то миг всерьез испугался за свой левый фланг. По крайней мере, сдернули нашу дивизию с места в темпе пожарной команды. Темп, темп, темп и еще раз темп — каждый потерянный в Курске день как будто раскаленной патефонной иглой засел в ягодицах господина генерал- лейтенанта.
А врезали по нашим «союзничкам» действительно хорошо — авровцы, наверное, дочиста питерско- московские арсеналы проскребли. Если верить бредущим навстречу нашей технике синим, — рожи одна другой омерзительней, так и хотелось поставить их напротив кустиков, да причесать из пулемета за дезертирство, — по ним работала и авиация и тяжелая, шесть и восемь дюймов, артиллерия, ну и ракеты. В восемь дюймов я лично верил слабо, но все равно, уверен, тот городок, Плавск, господа-товарищи из Малороссийского Революционного Конвента запомнили надолго. Равно как и деревню Самозвановка, где авровские спецчасти под шумок прищучили самого знаменитою конвентовского вояку — комдива Жухрая вместе с почти всем штабом его 12-й Огненосной.
На второй день боев фон Шмее попытался хоть как-то поддержать синих с воздуха и потерял пять бомберов за вылет. А на следующий день «возрожденцы» отбомбились по нашей колонне.
Зенитчики, понятное дело, зевнули — стрелять начали, когда те уже бомболюки пораспахивали.
Моя кампфгруппа вместе с ротой Зиберта как раз горючку принимала. Повезло — стали у кромки леса. А то машины скучены, плюс бензовозы…
Ближайшая бомба в трех сотнях метров рванула, на шоссе. Был штабной автомобиль — и нет его. Прямое попадание — штука конкретная. Одна воронка в три метра, да ветер какие-то бумажки тлеющие вдоль дороги швыряет.
Я одну подобрал: пожелтевшая, то ли фото, то ли просто открытка старая. Парад 14-го года. на ней, фок Клюк на фоне Эйфелевой башни и ряды в острых шлемах. Хорошо в тот раз лягушатникам врезали — да, видно, не пошел урок впрок.
Расклад был, в общем-то, яснее ясного: АВР оседлала магистраль на Москву и намерена была всеми руками и ногами за нее цепляться. Наш ответ, фланговый маневр панцергруппами, был донельзя хренов своей очевидностью, вдобавок, у нас уже начинались проблемы со снабжением. Но ничего лучшего командование придумать так и не сумело.
Поправка. «Призрачные оперативные шансы», как мудрено выразился Вольф, нам давал маневр 25-й дивизии — этих бедолаг опять погнали по дуге, с целью обозначить обход Тулы с юго-востока.
Мы же, — наш полк, плюс приданные части: рота средних «текодонтов» из бригады и батальон панцеринфантерии, — должны были попытаться обойти авровцев севернее.
Обойти… легко сказать. Россия, это вам не Европа, где асфальтирован каждый проселок! И, если полгода назад, в Малороссии, мы могли хоть как-то компенсировать это, действуя в стиле «железнодорожной войны» — подъехали, сгрузились, намотали на гусеницы, загрузились обратно, — то сейчас этот фокус не светил. Там, где железка не разрушена, она почти наверняка минирована, а ждать, пока саперы ее наладят, мы не могли: новости с Южного фронта приходили одна другой неутешительней.
По крайней мере одно правильное дело перед рейдом я сделал — заставил Стаську остаться при обозе. Договорился с парнями из ремроты, что присмотрят за ней… и перешепнулся с гауптфельдфебелем Акселем, чтобы он тоже в ту сторонку глядел почаще обычного.
Взамен ее взял радистом одного из техников, Людвига Фишмана, он давно уже приставал ко всем, — надоело, дескать, числиться frontschwein[26].
Радистом он, кстати, оказался на удивление неплохим. Трепался только много не по делу.
Поначалу все шло более менее гладко. Выступив на рассвете, мы уже к полудню заняли городишко под названием, кажется, Арсеньево — при всей своей захудалости, он все же стоял на пересечении нескольких дорог и никто из нас не ожидал, что авровцы отдадут его вот так легко, без боя.
Надолго задерживаться в нем мы не стали — Вольф почти сразу же выслал на восток и северо-восток разведдозоры, а через полчаса, когда подтянулись отставшие было «триппера» Зиберта, приказал, не дожидаясь возвращения разведки, продолжать движение. Вперед, в неизвестность…
Разведка вернулась через два с половиной часа. Они потеряли броневик — пускач из засады, — но зато сумели взять пленного, и не простого солдата, а офицера, кажется, штабс-капитана, «Серый берет». Соколовцы, последняя, считай, нетрепанная толком офицерская часть из Первого Корпуса Заславского. Меныновцы в Курске остались, «красные гусары» между Брянском и Смоленском разрываются… из серьезных противников между нами и Москвой только «соколы» и есть.
