никаких физических нарушений не находит. Но разве она на этом успокоится? Нет! Пойдет к одному врачу, к другому, пока, наконец, не наткнется на такого, который погладит ее по руке и скажет: «Ну что ж, милочка, лечиться надо». — Он рассмеялся.
— Значит, вы назначили все эти анализы исключительно для ее успокоения?
— Преимущественно, — сказал он. — Но все-таки не совсем. Я за осторожность. И когда к тебе обращаются со столь серьезной жалобой, как ослабление зрения, хочешь не хочешь, а обследовать надо. Я проверил у нее глазное дно. В норме. Проверил поле зрения. В норме… Но она утверждала, что видит то хуже, то лучше. Тогда я взял у нее кровь и назначил анализы на сахар и на гормоны. В норме. И снимки черепа. Они тоже оказались в норме— или вы их уже видели?
— Видел, — сказал я. — Но до сих пор не понимаю, почему…
— А вы сопоставьте. Она молода, но все-таки возможность не исключается — жалобы на зрение и головные боли, некоторое увеличение в весе, апатия. Это могла быть гипертрофия гипофиза с осложнениями на зрительный нерв.
— Опухоль на гипофизе?
— Это допустимо. Вряд ли, но допустимо. По моим расчетам, анализы должны были выявить, нет ли у нее новообразования на гипофизе. Снимки черепа тоже могли выявить, если бы у нее было что-нибудь серьезное. Но во всех случаях результат анализа оказался отрицательный. Все это явилось исключительно плодом ее воображения.
— Вы уверены? В лаборатории ведь могла произойти ошибка.
— Тоже верно. Мне следовало назначить повторную серию анализов, для очистки совести.
— Почему же вы этого не сделали?
— По той простой причине, что Карен больше ко мне не явилась.
— Ну что ж, — сказал я, — спасибо, что уделили мне внимание.
— О чем тут говорить. — Он принялся вытирать вымытые руки бумажным полотенцем, потом остановился. — Вероятно, я должен был сделать какое-то заявление, — сказал он. — Поскольку я ее дядя и вообще…
Я промолчал.
— Брат поссорился бы со мной на всю жизнь, узнай он, о чем мы тут с вами разговаривали. Постарайтесь это помнить, если будете еще с кем-нибудь говорить на эту тему.
— Обещаю! — сказал я.
— Не знаю ваших намерений, — продолжал Питер. — И не хочу их знать. Вы всегда казались мне весьма здравомыслящим человеком, и и полагаю, что тратить попусту время вы бы не стали.
Я не знал, что ответить. Я не понимал, что у него на уме, но что-то на уме у него, несомненно, было.
8
Подъезжая к дому, я увидел, что у обочины стоит большая полицейская машина с включенной мигалкой. Капитан Питерсон стоял, прислонившись к переднему крылу, и наблюдал, как я сворачиваю к своему подъезду. Я вылез из машины и окинул взглядом близлежащие дома. Соседи уже заметили яркую мигалку и теперь висели на окнах.
— Надеюсь, — сказал я, — что не заставил вас долго ждать.
— Нет, — сказал Питерсон, слегка улыбнувшись. В равномерных вспышках красного света я хорошо видел ласковое, самодовольное выражение его лица. Мигалку он совершенно очевидно не выключал мне назло.
— Имеете что-нибудь сообщить мне?
Он переменил позу:
— В общем, да. К нам поступила на вас жалоба, доктор Бэрри. От доктора Рендала.
Я спросил наивным тоном:
— И какого рода жалоба?
— Насколько я понимаю, вы пристаете к членам его семьи: к его сыну, его жене; даже к соученицам его дочери.
— Пристаю?
— Так сказал мне он, — с расстановкой произнес Питерсон.
— А что сказали ему вы? — Мигалка начинала действовать мне на нервы.
— Я сказал, что постараюсь принять меры.
— Я как-то нарушил закон? — спросил я.
— Это пока не установлено.
— Если я нарушил какой-нибудь закон, — сказал я, — доктор Рендал может подать на меня в суд. Может он также обратиться в суд, если рассчитывает доказать, что ему был нанесен материальный ущерб вследствие якобы совершенных мною действий. Он это знает не хуже вашего. И не хуже, между прочим, моего.
— Может, нам стоит проехать в участок и побеседовать?
Я покачал головой:
— Времени нет.
— А ведь я могу вызвать вас для допроса.
— Можете, — сказал я. — Но с вашей стороны это будет неосмотрительно.
— А может, и вполне осмотрительно.
— Сомневаюсь, — сказал я. — Я частное лицо и действую в пределах прав, предоставляемых частному лицу. Я ни к кому не приставал, никому не угрожал. Всякий, кто не пожелал бы со мной разговаривать, мог этого не делать.
— Вы вторглись в частные владения. Владения Рендала.
— Это произошло неумышленно. Я сбился с дороги и хотел выяснить у кого-нибудь, как мне ехать дальше. На пути мне попалось огромное здание; мне и в голову не могло прийти, что это частный дом. Я решил, что это какое-нибудь учреждение.
— Учреждение?
— Ну да. Приют там или лечебница. Вот я и заехал туда, чтобы спросить дорогу. Представляете мое удивление, когда оказалось, что по чистой случайности…
— Случайности?
— А вы можете доказать обратное?
Питерсон довольно удачно изобразил добродушную усмешку:
— Все шутите.
— Нет, пожалуй, — сказал я. — Знаете что, выключите-ка вы эту мигалку и перестаньте привлекать ко мне внимание всех соседей, иначе я подам жалобу, что мне не дает прохода полиция. И подам я ее начальнику полиции, в канцелярию окружного прокурора и в канцелярию мэра.
Он небрежно просунул руку в окно и щелкнул выключателем. Свет погас.
— Ох, — сказал он. — Отольется это вам когда-нибудь.
— Да, — сказал я. — Может, мне, а может, и кому другому.
Входя в дом, я услышал, как он отъезжает.
9
Мне не очень-то хотелось ехать пить коктейли, но Джудит настаивала. По дороге в Кембридж она спросила:
