— Что это все означало?
— Что именно?
— Да эта история с полицией.
— Попытка отстранить меня. Рендал подал жалобу. Нарушение покоя.
— Оправданную?
— Я бы сказал — да. — В двух словах я описал ей людей, с которыми имел дело в течение дня. — По моему глубокому убеждению, я до сих пор лишь скольжу по поверхности, — закончил я.
— Как ты считаешь, миссис Рендал наврала про чек на триста долларов? — спросила Джудит.
— Очень может быть, — ответил я, и после паузы: — Как Бетти?
— Неважно. Сегодня в газете появилась статья… Так, небольшая статейка. Арест врача в связи с криминальным абортом. Почти никаких подробностей, если не считать того, что Арт назван по имени. Еще ей пару раз звонили какие-то идиоты.
— Много пакостей наговорили?
— Порядочно. Теперь я подхожу к телефону сама.
— Умница! Пойдешь к ней завтра?
— Пойду.
Я остановил машину в тихом жилом квартале, неподалеку от Кембриджской городской больницы. Это был хороший район со старинными особнячками, обсаженными кленами улицами и кирпичными тротуарами, одним словом — Кембридж. Лишь только я поставил машину, как к нам подкатил на мотоцикле Хэмонд.
Хэмонд поставил свой мотоцикл, запер его, любовно похлопал по сиденью. И тут заметил нас.
— Парни! Привет. — Хэмонд всех без исключения называл парнями.
— Как живешь, Нортон?
— Пока что прыгаю. Несмотря на все происки. — Он хлопнул меня по плечу. — Говорят, ты пошел войной, Джон? Ишь ты, на нашего С. К. замахнулся.
— С. К.? — удивилась Джудит.
— Старый Клистир — так его ребята с третьего этажа величают.
— Рендала?
— Его самого. — Он улыбнулся Джудит. — За трудное дело парень взялся. Говорят, С. К. мечется по третьему этажу, как подбитый орел-стервятник. Никак не может поверить, что кто-то посмел действовать наперекор его величеству. С. К. тоже понять надо. Он прожил в Мемориалке лет сто, и всегда все было тихо и мирно. А тут эта охота за черепами, а ко всему еще история с его дочерью…
— Охота за черепами? — переспросила Джудит.
— Боже мой! Что сталось с подпольным телеграфом? До сих пор жены всегда все узнавали первыми. В Мемориалке такое подняли из-за больничной аптеки, просто не приведи Бог. Пропало двенадцать дюжин ампул морфия. На прошлой неделе. Аптекарь чуть не загремел. Когда это случилось, его не оказалось на месте, он где-то в уголке санитарку обжимал, во время обеденного перерыва.
— Нашли пропажу?
— Нет. Всю больницу вверх дном перевернули — и ничего.
— А раньше такого не случалось? — спросил я.
— Выяснилось, что да — несколько лет назад. Но тогда пропало всего несколько ампул. А тут уж хапнули, так хапнули.
— Кто-то из врачебного персонала? — спросил я.
Хэмонд пожал плечами.
— Мог быть кто угодно. Лично мне кажется, это чисто коммерческое предприятие. Слишком уж много взято. Слишком большой риск был. Ты можешь представить себе, как ты впархиваешь в амбулаторию Мемориалки и выпархиваешь оттуда с коробкой ампул морфия под мышкой? Тут чувствуется размах.
— Но ведь одному человеку столько не нужно.
— Вот именно. Потому-то я и думаю, что тут коммерция. По-мое-му, это был грабеж, и тщательно продуманный. Причем, превалирует мнение, что это был кто-то свой.
— Ты знаешь кого-нибудь, кто этим балуется?
— Среди медперсонала? Нет. Ходил слушок, будто одна из сестер в кардиологическом отделении прежде кололась, но уже с год как бросила. Во всяком случае, ее проверяли очень тщательно. Раздели догола и обследовали — искали следы от уколов. Она оказалась вне подозрений.
Я спросил:
— А как насчет…
— Врачей?
Я кивнул. Врачи и наркотики — это запретная тема. Среди врачей имеется умеренное число наркоманов; это не секрет, как не секрет и то, что самоубийство в среде врачей — явление довольно обыденное. Не столь широко известен классический синдром врача и его сына — случай, когда сын становится наркоманом, а врач удовлетворяет его потребности в наркотиках. Но о таких вещах говорить не принято.
— Врачи вне подозрений, — сказал Хэмонд. — Насколько я знаю.
— А никто не увольнялся из больницы? Кто-нибудь из сестер? Секретарш? Вообще кто-нибудь?
— Смотри-ка, как ты распалился! С чего бы? Думаешь, это имеет отношение к твоей девице? Оснований связывать эти два случая нет никаких. Но это было бы занятно. Чисто теоретически. Я позвоню тебе, если узнаю что-нибудь новое.
Мы подошли к двери. Изнутри доносились звуки веселья: звон бокалов, разговоры, смех.
— Желаю удачи, — сказал Хэмонд. — Очень хочу, чтобы войну выиграл ты.
— Я тоже.
Вечер давал Джордж Моррис, старший ординатор Линкольнской больницы. Моррис заканчивал ординатуру и собирался заняться частной практикой, так что это было нечто вроде дебюта, устроенного им самому себе.
Обставлен прием был великолепно. Гостей окружили ненавязчивым комфортом, который, вероятно, встал хозяину в хорошую копейку. Мне это напомнило роскошные банкеты, которые дают фабриканты, готовясь выпустить новый продукт или заняться новой отраслью производства. В некотором смысле то же самое происходило и тут.
Джордж Моррис, двадцати восьми лет от роду, имеющий жену и двух детей, увяз в долгах. Любого врача на его месте постигла бы та же участь. Теперь он собирался из этого положения вылезать, для чего ему нужны были пациенты. То есть чтобы их к нему посылали, чтобы его им рекомендовали. Короче говоря, он нуждался в расположении и помощи врачей, пользующихся в городе известностью. Вот почему он и наприглашал их к себе домой в количестве двухсот душ и теперь накачивал лучшими алкогольными напитками, какие только сумел доставить, и кормил до отвала лучшими закусками, какие только нашлись в лучшем ресторане.
Мне, поскольку я был всего лишь патологоанатом, было весьма лестно получить приглашение на этот прием. Я ничем не мог быть Моррису полезен: патологоанатомы имеют дело с трупами, а трупам уже никого не рекомендуешь. Моррис пригласил нас с Джудит потому, что дружески к нам относился. По-моему, на этом приеме мы были у него единственными друзьями.
Я огляделся по сторонам. Налицо были заведующие отделениями большинства крупных больниц города; присутствовали также ординаторы и жены. Жены сбились в кучку в углу и говорили о детях; врачи раскололись на несколько кучек помельче, по признакам принадлежности к той или иной больнице, к той или иной специальности. В одном углу Эмери оспаривал эффективность пониженных доз при лечении гиперфункции щитовидной железы; в другом Джонстон говорил о печеночном давлении; еще дальше можно было услышать, как Льюистон бормочет на свою излюбленную тему о бесчеловечности лечения депрессивных форм шизофрении электрошоками. Оттуда, где толпились жены, время от времени доносились такие слова, как «прививка» или «ветрянка».
Из всех гостей, присутствовавших на этом вечере, только один человек мог оказаться мне полезен — Фриц Вернер; но его что-то не было видно, и я слонялся из комнаты в комнату, высматривая его. Расхаживая среди гостей, я слышал обрывки анекдотов и разговоров; вечер протекал, как и всегда в домах
