Соглашение с дьяволом. Германо-российские взаимоотношения от Первой до Второй мировой войны

недели. Это было самое грандиозное европейское собрание со времен Берлинского конгресса 1878 года: все европейские страны послали на него своих министров иностранных дел, почти все — глав правительств. Журналисты, съехавшиеся со всего мира, говорили о наконец-то начинающейся настоящей мирной конференции и проводили сравнения с великими вселенскими соборами христианской церкви. Налет сенсации с самого начала был на всем: вдруг все снова были под одной крышей, в том числе и злые немцы, и зловещие большевики. Поразительным образом у них не было ни рогов, ни копыт, внешне они вели себя совсем как вежливые, нормальные политики. Вернется ли наконец-то мир и нормальная жизнь обратно? Наступила ли теперь и в европейской политике весна — как в мягком ландшафте итальянской Ривьеры?

Генуя пробудила надежды, каких не пробуждала до того никакая конференция двадцатого века. Но было также и всеобщее опасение провала этого беспрецедентного по масштабам мероприятия: её невозможно было бы повторить — и в действительности до 1971 года ни разу более не проводилась подобная общеевропейская конференция. Если она расстроится, то в воздухе запахнет катастрофой.

Конференция была слабо подготовлена. Ллойд Джордж любил импровизацию, и ему должно было поспособствовать то, что он был единственным, кто точно знал, чего он хочет от Генуэзской конференции, а именно объединения всех капиталистических промышленно развитых стран Европы с целью восстановления России. В этих рамках следовало смягчить вопрос о репарациях, который в то время отравлял европейский воздух, незаметно свести вместе Германию и Францию, а Россию исподволь вернуть и вписать в капиталистическую экономическую систему. Остальные государства знали только лишь, чего они не хотят: Россия — как раз этого объединения мирового капитала для экономической колонизации России; Германия — возобновления довоенного альянса России с Западом; Франция — выторговывания каких-либо уступок от её репарационных требований к Германии.

Если Ллойд Джордж хотел провести свой великий план через все эти препятствия, то он должен был играть весьма сложную партию. С Францией, которая вообще неохотно согласилась на проведение конференции, с самого начала он оказался в открытом противостоянии: Франция вовсе не хотела успеха конференции. Она чувствовала себя обманутой в Версале в вопросе о границах по Рейну и хотела использовать репарации, чтобы впоследствии достичь этой военной цели.

По этой причине при проведении конференции под руководством Ллойд Джорджа Францию сначала следовало оставить в стороне и изолировать, и лишь в самом конце, когда все другие будут едины, можно было отважиться на фронтальное наступление на французские позиции.

Германия тоже могла подождать, полагал Ллойд Джордж. Чего хотел добиться Ллойд Джордж, изначально было же собственной идеей Ратенау, и Германия выиграла бы от этого больше всех — ослабления гнёта репараций, допуска обратно в западный клуб государств. Её не требовалось особенно и уговаривать; возможно, было даже и неплохо, для начала заставить Германию немного понервничать, дать ей почувствовать, насколько это неприятно — подпирать стенку на балу, когда тебя никто не приглашает на танец. И тем легче ухватится она потом за свою роль, когда в конце концов ей снова предложат значительную партнерскую роль.

Кого следовало в первую очередь привлечь на свою сторону — так это русских: робких, необычных, недоверчивых русских большевиков. У них должно быть возникло подозрение, что капиталисты всей Европы собрались толпой против них — вовсе не безосновательное подозрение, поскольку естественно всеевропейский экономический синдикат, который должен будет взять в свои руки возрождение России, станет могущественнее, чем любое русское правительство, и в развитой европейским капиталом России для социализма не много места останется. Чтобы приручить русских, Ллойд Джордж придумал неожиданный первый ход: он хотел предложить им германские репарации (Версальский договор содержал в себе такую возможность). Ллойд Джордж не хотел сразу выложить все свои планы, он хотел для начала начать обезоруживающий разговор с русскими как союзник с союзником: «Ведь вы тоже сражались с нами и вместе с нами проливали кровь, вы ведь собственно принадлежите к коалиции победителей! Что там капитализм и коммунизм — мы же старые братья по оружию, не так ли? Естественно, что вам тоже причитаются репарации! Не правда ли, это замечательно! Нет, никаких возражений — что вы о нас думаете!» И далее в том же тоне. За это Россию, разумеется, нужно будет обязать заплатить Франции по царским довоенным займам. А за это в свою очередь Франция должна сделать для Германии определенные уступки по репарациям — скидку или по меньшей мере отсрочку. Для каждого кое-что! Но прежде всего русские должны быть посредством своего рода практического обновления старого военного альянса уважены, польщены, сделаны доверчивыми. Таким образом, Ллойд Джордж посвятил почти всю первую неделю конференции русским, за исключением формальных заседаний. Другие тоже приглашались от случая к случаю, но русские были его главными гостями. Для немцев он был недоступен. С ними разговор должен был состояться позже.

Но немцы, естественно, с каждым днем становились все нервознее и беспокойнее. Они и без того были чувствительны и легко ранимы; унижения, которым они были подвергнуты в Версале, были еще свежи в памяти — как подсудимые, которые выслушивают свой приговор, они были выставлены на всеобщее обозрение! Неужели это должно здесь повториться? Кроме того, до них естественно дошли слухи, витавшие в воздухе. Русские требования репараций к Германии? Об этом Ллойд Джордж никогда ничего не говорил! Можно ли ему доверять? И можно ли доверять русским? Когда западные державы им буквально навязывают немецкие репарации — смогут ли они сказать «нет»? Если бы только предложенный ими договор был принят раньше! Теперь наверное было уже слишком поздно. Если единственным результатом конференции, который будет привезен домой, станет то, что теперь надо будет платить репарации еще и России — невозможно домыслить!

В страстную пятницу до немцев дошли слухи, что западные державы и русские договорились; в пасхальную субботу эти слухи усилились. Ратенау снова и снова пытался встретиться с Ллойд Джорджем, но все напрасно; Ллойд Джордж не давал с собой поговорить. Вечером этой субботы, перед перерывом на праздник, немцы сидели рядом друг с другом угнетенные и измученные в холле своего отеля, в полном одиночестве, разговаривая время от времени о том, о сем, размышлял, взвешивая мрачные перспективы. Около полуночи они прекратили бесплодный разговор. «Чем тут поможешь! Пойдем спать». Но два часа спустя все они еще бодрствовали.

В это время в дверь фон Мальцана легонько постучали: господин с забавным именем хочет разговаривать с ним по телефону. Мальцан в халате и в шлепанцах спустился по тихой ночной лестнице в телефонную будку в холле отеля. (Комнатные телефоны в 1922 году даже в хороших отелях были еще редкой роскошью). У телефона был Чичерин — русский министр иностранных дел. «Мы должны утром тотчас же встретиться», — сказал он. «Это дело величайшей важности».

Мальцан был «восточником» среди немецких делегатов. Он хотел договора с русскими — и охотно заключил бы его с ними уже до Генуи. Русские это знали или по крайней мере чувствовали. У них возникло определенное доверие к Мальцану. В два часа ночи Мальцан стуком в двери разбудил одного за другим всех членов немецкой делегации. Никто еще не спал. Ратенау с запавшими глазами, ходивший туда и сюда в пижаме по своему номеру, принял Мальцана со словами: «Что же? Вы принесли мне мой смертный приговор?» и Мальцан весело ответил: «Наоборот!»

И затем последовала знаменитая «конференция в пижамах» в номере Ратенау. Вся немецкая делегация, рейхсканцлер, министр иностранных дел, чиновники и дипломаты — все собрались в своих пижамах и халатах и обсуждали новую ситуацию, сидя на кроватях и подушках, усталые от бессонной ночи. Русские настаивали на немедленной встрече с глазу на глаз — немедленно, в пасхальное воскресенье, за городом в Рапалло, где они жили, в отдалении от остальных делегаций. О чем идет речь, едва ли можно было сомневаться: русские не хотели заключать сделку с Ллойд Джорджем, не сделав еще раз попытку объединения с немцами. Похоже было, что всему, что им мог предложить Ллойд Джордж, они предпочитали свой старый проект договора с Германией. Они явно все еще были готовы заключить договор.

Это было облегчение, но это ставило немцев перед необычайными, имеющими в перспективе серьёзные последствия решениями, которые следовало принять на месте — здесь и сейчас, в пижамах, ранним утром пасхального воскресенья между двумя и пятью часами. Следует ли заключать договор с русскими? Сейчас, вдруг, второпях, в пасхальное воскресенье? Это может взорвать конференцию. Это означало конец большим планам, в которые Ратенау с Ллойд Джорджем вместе верили. С другой стороны — останутся ли русские после второго отказа и далее готовыми к договору? И если вместо этого в понедельник