Следующие сутки пролетели, как в угаре. Хотя почему 'как'? Это был самый настоящий любовный угар, я думала, про такое только в книжках пишут. Разделявшие нас страх и вранье, какой-то нелепый древний раздор — все прошло, как сон пустой! Как было замечательно уже днем проснуться рядом с Франческо, посмотреть на него, раскинувшегося во всю ширь кровати, с порозовевшим от нежности Прудоном под боком (ох, любят моего титана звери — видать, человек хороший!), а потом потихоньку выбраться из-под одеяла и встать под душ, удерживаясь, чтобы не запеть самым немузыкальным образом! И стряпать на завтрак все подряд — омлет, бекон, салат, гренки, пирожки с повидлом, круассаны и капуччино. Надо же мужчине подкрепиться после таких нагрузок! Вспомнив про 'нагрузки', я сладострастно потянулась, потом неизящно поскребла себе спину между лопаток и тихонько захихикала. Все, что говорят про итальянский темперамент — все правда! Буйство страстей, милая ребячливость, наслаждение жизнью, душевная теплота, тонкость чувств были душой моего дорогого Франческо. Даже удивительно, как столько эмоций умещается в одном человеке и притом в мужчине! Удивительно, что мы вообще с ним встретились — эх, знать бы заранее, что впереди… Нет, не буду, не буду трусить, проблемы выдумывать и препятствия — и проживу отпущенное мне судьбой славное бабье лето с прекрасным принцем. А на разные там 'потом', 'дальше' и 'впоследствии' мне почти наплевать. Не хочу ничего загадывать! Вот проснется мой герой- любовник, я накормлю его завтраком, потом выведу погулять в парк, а потом — домой, обедать — и да здравствует сиеста!
Примерно так оно и было: завтрак, прогулка, обед в маленьком уютном ресторанчике, сиеста, гм… Ну и все в этом духе. Никто нас не тревожил целые сутки, друзья и недруги будто вымерли. К сожалению, не навсегда. Безжалостный окружающий мир упорно требовал от нас даней, оброков и пошлин. Утром следующего дня пришлось мне выпустить красавца из плена душистых объятий: мальчику стоило проведать болящего родителя, сообщить папе Алессандро подробности нашей беседы и завязавшихся внезапно отношений. Да и меня кое-какие дела ждали. В первую очередь, конечно, зайти к Гершанку, обсудить дела наши скорбные, а во вторую… Ох-хо-хо… Газет, что ли, купить с объявлениями, или по знакомым пошерстить на предмет свободных вакансий? Надо же исправлять положение — одной любовью сыт не будешь! Так и не выбрав, с чего начать — с опроса друзей или просмотра газет — решила совместить. Позвонила Ирке и проболтала три часа, обводя кружками сущую ерунду: 'Продается кожаный диван в нехорошем состоянии', 'Новое средство для похудания и против геморроя', 'Евроремонт недорого своими силами', 'Куплю литературу о голубом сексе'. Последнее — сама не знаю почему. Нет, так дело не пойдет. Схожу-ка я к Оське!
Гершанок меня совсем не ждал, хоть и принялся уверять, что счастлив видеть подругу дней своих суровых в добром здравии и трезвом рассудке. Я, уносимая волной блаженства второй день подряд, не стала концентрироваться на мысли: искренен мой друг детства или так просто… любезен. Вместо церемоний начала рассказывать обо всем подряд: что, оказывается, Алессандро Кавальери получил прямо в номер письмо с угрозами, что Винченцо всю жизнь мучился угрызениями совести и ждал возвращения дедули Хряпунова в его одинокую жизнь, что Франческо… Тут я замялась и посмотрела на Оську вопросительно. Иосиф ухмыльнулся и подмигнул с бесстыдной миной. До чего же он похож на моего кота, и даже реакции у рыжих поганцев одинаковые!
Чтобы не вникать в ненужные детали, я вновь вернулась к разбитому сердцу дедушки Кавальери, к его многолетнему сидению у окна в ожидании того, что счастье вернется — счастье в лице слегка постаревшего, но по-прежнему очаровашки Хряпунова. Почему-то мои сентиментальные излияния про разлученных в начале века любовников циника Осю только рассмешили. Он с размаху уселся в кресло, сделал ладонь козырьком и затрясся от хохота. Я так и замерла от изумления и, что скрывать, от обиды тоже. Сейчас наговорит всяких неприятных истин, психолог великий, Зигмунд Юнгович Левин! Отсмеявшись, Гершанок поднял на меня глаза:
— Ох, и наивное же ты создание, Сонетка!
'Сонеткой' он меня называет, когда хочет подчеркнуть мою бестолковость. Давай-давай, выпендривайся!
— Ты взгляни правде в глаза-то! Знаешь, твой тоскующий Винченцо не по дедуле Хряпунову скучал, а совсем по другому поводу!
— Это по какому же? — хорошо хоть про Винченцо, не про Франческо, а то ведь могли и поссориться.
— Ну, смотри, — Иосиф Премудрый загнул палец на руке, — Человек Кавальери был слабый, бесполезный, избалованный, одно имел достоинство — массовик-затейник был хороший. А женился — сразу проблемы образовались, и ни одну, я думаю, он не смог решить. Женушка у Винченцо, судя по хряпуновскому дневнику, была та еще барракуда. Может, ее по молодости время от времени и посещало нежное чувство к женишку, но вряд ли оно надолго задержалось. Достанься ей в мужья Железный Дровосек, она и его бы пилила — за мягкость. Представляешь, какую жизнь она устроила Винченцо?
— Да уж, не позавидуешь, — кивнула я.
— И вот, — увлеченно продолжил Оська, — Любимец публики, заласканный своей семьей и твоим дедом, живший 'в полном счастье, в полном блеске', — внезапно душка Кавальери оказался в полном… в общем, в диаметрально противоположной ситуации. Никому не нужен, никто его не любит, родным не до ласк и сюсюканья — в Италии Муссолини, война, экономический спад…
— И что? — я начала раздражаться.
Ну, было хреново бедолаге Винченцо, но это же не доказательство его нелюбви?
— А то, — нравоучительно загнул Гершанок еще один палец, — что твой дедуля для Кавальери — не просто приятное воспоминание, а символ прошлой, такой счастливой жизни, ее главная принадлежность, ее орудие, так сказать. И Хряпунов как таковой тут о-ба-са-лют-но ни при чем! Просто Кавальери с ужасом осознал, что совершил некогда роковую ошибку. В детстве-то дитятко по имени Винченцо всерьез полагало: первую половину жизненного пути удовольствиям отдать, а вторую — великим делам — да легко! А этот путь пройдя до половины, он очутился в призрачном лесу! Страшно! Волки воют! Комары зудят! И холодно чего-то… Вот ему и захотелось назад — в юношеское счастье, где его все одобрям-с и обожам-с. Такие без одобрямса жить не могут! Это его он у окошечка поджидал, а не любовника бывшего, вечно желанного, с палочкой и вставной челюстью! — и Ося торжествующе хлопнул ладонью по подлокотнику.
— Слушай, — ядовитым голосом поинтересовалась я, — а тебе-то какое дело до причин Винченцовой тоски?
— Ой, Соня, — Оська отвел глаза, — у меня одна печаль: как бы ты не влипла со своим Кавальери — вроде дедули твоего в давние времена…
— Это почему же? — в моем тоне прорезался металл.
— Да ведь внучок-то — копия дедули! — взорвался Гершанок, — Ты смотри, как он папочку слушает! Говорят ему: ухаживай — он ухаживает, говорят: пойди, поругайся насчет посредников — бежит ругаться, а скажи папахен: отцепись ты от нее, она нашей семье не опасна, но и не нужна вовсе — что он делать станет? То-то… — без энтузиазма закончил мой заботливый друг.
Потом мы оба помолчали: я — растроганно, Ося — печально.
— Ось, — примирительно пробормотала я, — Ну, слабые мужики всегда бывали, и ничего в этом плохого… Я же понимаю, что он не Черчилль… Я с Черчиллем и не уживусь, правда!
— Ну, хорошо, если понимаешь, — вздохнул Иосиф, — Но ты подумай наперед, ладно?
— Наперед чего? — осторожно спросила я.
— Ну… перед свадьбой, — протянул Оська.
Настал мой черед хохотать под лапкой козырьком, прикрывши глазки. Ну до чего мужики народ скоропалительный! Я дальше чем на две недели боюсь загадывать, а он меня уже с Кавальери поженил, повенчал, развел и бросил с детьми — и все без ведома главных участников действа! Я сообщила глупому, но заботливому приятелю, что ни в какой брак пока не вступаю, а романировать можно и с полной размазней — если это романтически настроенная, мускулистая, с приятными чертами лица и холеной шевелюрой размазня итальянского приготовления. Похоже, Иосифа от моего прагматизма слегка покоробило, но ничего — вперед наука: не записывай в дурочек Гретхен всех баб подряд.
Помирившись, мы сели пить чай, уютно беседуя про чередование сильных и слабых натур в роду Кавальери. Пришли к выводу, что Алессандро пошел в маму — ту самую 'барракуду', а Франческо, скорее всего, воспитывался дедушкой, пока бабуля и папуля зарабатывали на содержание и реставрацию имения.
