Жена Алессандро, насколько я поняла из рассказов Франческо о детстве, проведенном в 'Дорри альти', умерла родами, а брать вторую он не захотел — может, покойницу сильно любил, а может, руки не дошли. При таких занятых родственниках дедушка для Франческо был главный близкий друг, образец и воспитатель. И мальчик перенял дедовы привычки (лишь некоторые, слава Богу!): романтизм, желание любить и быть любимым, гедонизм и непрактичность. И неча на псише пенять, коли Квазимодой звать!
Мы славно посидели, домой я пришла умиротворенная и спокойная. На ребят можно надеяться, они меня своей поддержкой не оставят. Все будет хорошо. Пока я, напевая, порхала по квартире с метелкой для пыли, меня посещали только идиллические фантазии — Софи Хряпунова во Флоренции, Кавальери на свою возлюбленную не надышится, чертов злоумышленник растворился во мгле… Телефон! Недоброе предчувствие пронизало меня с головы до ног. В трубке раздался голос, больше напоминающий волчий вой:
— Сонья-а-а-а-а!!!
О Господи! Это же Брилла! В какую еще пакость она вляпалась? Табуреткина пассия Раюха Кислоквасова убивать ее приехала, что ли?
— О Сонья, — надрывалась трубка, — только вы можете помочь ему, только вы! Он погибнет, его там убьют!
Кажется, речь не о Табуретке и не о Раиске.
— Успокойтесь, Лео, успокойтесь! Все по порядку, с начала!
— Микеле забрало КГБ! Он убил вашу помощницу!
Что за помощницу? А, Верочку! Как Микеле? Почему Микеле?
— Тюрьма! Лагерь! Зона! Он умрет! Он такой хрупкий!
Ну, насчет этого Элеонорка переборщила: 'хрупкий' — последний из эпитетов, который можно применить к Чингьяле.
— А за что он мог убить Веру? — опасливо поинтересовалась я.
— Кого? Это они говорят — убил! Микеле не мог! Он очень нежный!
Так, значит. Сначала хрупкий, потом нежный.
— А кто они?
— А-а-а-а! О-о-о-о!
Все ясно, но ничего не понятно.
— Элеонора! — как можно тверже произнесла я, — Рядом есть кто-нибудь? Дайте трубку тому, кто рядом!
— Майор милиции Кубытькин слухае! — рявкнула трубка.
— Господин Кубытькин, меня зовут Софья Хряпунова, я сопровождаю делегацию от галереи 'Кома- АРТ', изложите суть дела, пожалуйста! — выпалила я.
— Гражданину Италии Микелу Чингьялу предъявлено обвинение в убийстве Веры Сергеевны Заборовой, гражданки эрэф, — смягчилась трубка в ответ на обращение 'господин', — Улики против него очень серьезные. Неопровержимые даже. Это все, что я могу вам сказать. И если можно… — трубка перешла на просительный тон, — гражданку Брылю… забрать, что ли…
— Брылю заберу, — твердо пообещала я, спросила адрес и побежала назад к Осе.
Глава 9. 'И предков скучны нам роскошные забавы…'
Ну и денек! Когда Сонька ворвалась ко мне и принялась тараторить про Чингьяле и какую-то Кубытьку, мне даже нехорошо стало. Свихнулась, думаю, не иначе. Не вынесла душа поэта минуту жизни трудную. Но, сообразив, в чем дело, я в ужасе охнул и кинулся к телефону — Данилу разыскивать. Без его умения разговаривать с валетами всех мастей нам тяжело бы пришлось. Бриллу мы нашли быстро: своими рыданиями она оглашала не только само здание, но и окрестные улицы. Бедные менты не знали, чем бы еще законопатить уши, а просто вывести вон извергавшую пожарно-сиренные звуки синьорину, видимо, опасались — иностранка все-таки. К тому же та наверняка стала бы орать под окнами. Даже нам с Даней стало не по себе: мы ведь первый раз увидали истинное лицо истинной неаполитанки. Конечно, в комедии оно намного забавнее, а вот реальность несколько… обескураживает. Трое слегка позеленевших от утомления личностей совали Лео стаканы с водой, таблетки, носовые платки, остальные, разбежавшись по углам, делали вид, что увлеченно занимаются любимым делом. А сама Брилла вела себя, словно сопрано на прослушивании в Ла Скала: отталкивая стаканы, таблеточки-салфеточки и прочие препятствия между нею и большим искусством, она деловито набирала воздуху в грудь, долю секунды держала паузу и вновь издавала вопль: 'А-а-а-а-а-а-а-а!!!' — с фиоритурами, с тремоло и Бог знает, чем еще. С ума сойти, в общем. Мы бы и сошли, но нас Сонька спасла: она схватила заходящуюся в истерике Элеонору за шкирдон, хорошенько встряхнула и без смущения отвесила той пару пощечин. Лео хныкнула напоследок и прекратила свое бель канто.
Благодарный Кубытькин, до нашего появления тщетно пытавшийся вызвать итальянского посла в районное отделение милиции, наконец вздохнул спокойно. Отдышавшись, он даже сообщил нам три главных улики против Микеле: отпечатки пальцев Чингьяле обнаружены на лезвии кинжала, платок с пятнами крови — в кармане адвокатского пиджака, алиби у него сомнительное (Элеоноркиным уверениям, что любовник не отлучался из постели трое суток, особой веры не давалось) — и посоветовал найти дяденьке хорошего адвоката. Милицию отродясь не интересовали разные мелочи вроде мотива и психологических характеристик подозреваемого, и наша компания не стала зря третировать прямо с лица спавшего Кубытькина. Но вопрос: 'За каким лешим итальянский адвокат порешил русскую секретаршу через пару дней после знакомства, причем для этого жуткого злодеяния покинул любимую женщину в самом пикантном настроении?' — остался. Тому, кто хоть мельком узрел сексапилку Лео в порыве страсти нежной, ясно как день — от такого зрелища пишбарышень ятаганом резать не побежишь. Впрочем, кажется, родная милиция все же решила проверить наличие садистских комплексов у бедняги Микеле. Вот вам и 'Молчание ягнят' — даже им на мозги повлияло!
Мы везли в гостиницу синьорину Бриллу, та хлюпала носом, уткнувшись в мизерный платочек, а Соня с Данькой пытались заверить несчастную Элеонору в непомерном бескорыстии и профессионализме наших правозащитников. Пока они на два голоса утешали даму, я попытался найти адекватное объяснение одной из двух версий: либо Микеле действительно убил Веру — значит, связан с событиями последних месяцев денежным интересом; либо его подставил человек, осведомленный о каждом шаге любого члена делегации и получивший доступ даже к их личным шмоткам. Он что, через телескоп за итальяшками наблюдал, жучков в номера понаставил, горничной переоделся? Впрочем, и в подобном идиотизме нет ничего невозможного. В отеле Соня накормила Бриллу снотворным, уложила в кроватку и прикрыла пледиком — пусть поспит, бедняжечка, умаялась. Орать во все горло три-четыре часа кряду — даже для неаполитанки тяжко.
Номер Кавальери был заперт, но карточки 'не беспокоить' на двери не было. Значит, вышли проветриться. Соня предложила дождаться ее аманта и устроить им с папулей перекрестный допрос. Почему-то она уперлась в самую невыгодную для нее гипотезу и талдычила: Веру пришил один из итальянцев. Конечно, это похоже на правду: у собратьев-макаронников больше возможностей друг дружке свиней подкладывать, чем у переодетой горничной с микрофоном под юбкой. Мы спустились в холл отеля, тупо посидели под пальмой, обошли по кругу бассейн с фонтаном, больше напоминающий протекающий рукомойник, и решили перейти в летнее кафе. Даня пошел договариваться с рецепцией, а мы с Софьей направились к столику, удобно расположенному прямо напротив входа в гостиницу.
— Как ты думаешь, — обратилась ко мне Соня, — при расследовании убийства стоит доверять женской интуиции?
— Ой, не знаю! — честно сознался я, — А что, тебе интуиция уже свое веское 'фэ' сказала?
— Я просто поверить не могу, что один из итальянцев — убийца, вымогатель, мошенник. Характеры у всех у них неподходящие, да и не готовы они морально в живых людей ножиками тыкать. Кавальери — те приехали ситуацию разнюхивать, а не секретарш в капусту рубить, Чингьяле дела семьи лет сто ведет, он им как сын, правда неродной… — и тут челюсть у Софьи повело в сторону, глаза вылезли и орбит, а рука с
