– «Духи». – Хализов лёг поудобней, приготовился к стрельбе. – Светани, взводный.
Гринченко выстрелил из ракетницы. Подсветили и с соседних позиций. Стало видно как днём. От кишлака к позициям третьей заставы двигалась огромная отара баранов, напоминающая грязевой поток, ползущий почему-то вверх, а не вниз по склону.
– За отарой хотят прорваться, – сказал Окулич. – Слышь, ребята, одного барана покрупнее пропустите – будет мясо с доставкой на позицию!
Гринченко, включив подсветку на оптическом прицеле, неторопливо выбирал цель. Старался бить в голову. Целей было так много, что напоминало стрельбу в тире. Вскоре бараны надоели. В кишлаке то тут, то там вспыхивали огоньки одиночных выстрелов, а в одном месте палили из пулемёта длинными очередями. Гринченко разрядил весь магазин чуть правее пулемётных вспышек. Больше пулемёт не стрелял.
Затихли и на позициях. Бараны лежали кучками и поодиночке, некоторые ещё блеяли и дергались, пытались встать. Наверное, собрали их со всего кишлака, и если не погибнут жители под огнём десантников, то без баранов передохнут с голоду.
С утра кишлак обрабатывали артиллеристы и миномётчики, а в обед прилетели вертолёты. Задрав хвосты, они начали с ближнего к третьей заставе конца кишлака и перепахали его весь реактивными снарядами. Кишлак заволокло дымом и рыжей пылью. Чудилось, отнесёт сейчас ветер дым и пыль вниз, в долину, и на том месте, где они висели, не останется ничего, только голый горный склон.
Едва улетели вертолёты, из развалин вышел старик с белой тряпкой. Всё – отвоевались. Гринченко пошёл в спальник навёрстывать упущенное ночью.
Душманы торговались до вечера. Просили свободу всем в обмен на вертолётчика, а наши требовали в придачу сдать оружие. Сошлись на хитром варианте: вроде бы и сдали «духи» оружие, но одно старьё.
Десантники ночевали на тех же позициях. Натрескавшись от пуза варёной баранины, «деды» и «вольные стрелки» пошли во вторую заставу смотреть перебежчика. Лежал он в неглубокой яме, связанный «ласточкой», – запястья привязаны к ступням, подогнутым к спине. Одет под афганца, даже бородёнку начал отпускать.
– Ребята, только не сильно, – упрашивал часовой из «молодых». – Сдохнет – мне отвечать придётся. Сначала наши, теперь вы, а там из первой подойдут...
Спрыгнув в яму, Гринченко носком ботинка повернул к себе лицо предателя. Оно вспухло от побоев, покрылось запекшейся кровью, потеряло всё человеческое. Только в глазах горел огонёк – огонек животного страха.
– Быстрее, Серёга, очередь ждёт!
Вертолётчика таки забили насмерть. К утру тело закоченело. Пришлось так – с загнутыми назад руками и ногами – везти в Союз. Там его как-нибудь запакуют в цинковый гроб и отправят родным. В сопроводиловке напишут обычное «Погиб при исполнении боевого задания». Родственники потребуют от государства причитающиеся в таких случаях льготы.
Зато двоим – командиру взвода и часовому, отвечавшим за жизнь предателя, – этих благ перепадёт меньше. По возвращению в Союз командир группы собрал офицеров и «дедов» и зачитал разнарядку:
– Одна «Героя», три «Красные звезды», пять «За отвагу», десять «За боевые заслуги».
В операции, за которую награждали, особенно отличился второй взвод третьей заставы, и по всем законом группы «Золотая звезда Героя Советского Союза» полагалась Гринченко, но из-за инцидента с лейтенантом Изотовым наградной лист «затеряется», не дойдёт до Москвы. Все это знали, смотрели виновато на Гринченко. Вторым шёл командир взвода, в котором забили перебежчика. В итоге звание «Героя Советского Союза» получил командир взвода из первой заставы, которая не особо проявила себя в той операции.
Не досталась награда – и пусть она горит синим пламенем! Хотя, конечно, вернуться домой с золотой звёздочкой на кителе... Зато у Гринченко есть медаль, а «молодой», охранявший предателя, ничего не имеет и до конца службы, наверное, ничего не получит.
8
В первый день весны шел снег. Крупные снежинки падали на крыши домов, дороги, тротуары, и если на шифере какое-то время сохраняли белизну, то на асфальте, под ногами прохожих и колесами автомобилей, быстро превращались в свинцово-серую жижу. В такую погоду всегда ноет рана, холод будто зубами грызет задетую осколком кость.
Одиннадцать часов, а Сергей все еще лежит в кровати. Вышел на балкон, глянул на погоду и опять завалился. Думая обо всем сразу, выкурил две американские сигареты. Они тлели быстрее советских, стоило позабыть, как между пальцами – один фильтр, а пепел – на атласном одеяле, что ужасно раздражало Оксану. В последнее время, прислушиваясь к совету Коноваленко, почти никуда не ходили, и у Оксаны прорезался хозяйственный зуд. Прикупила новой мебели, два раза передвинула старую. Потом оставила мебель в покое и налегла на плиту. Повариха из нее отличная, получше ресторанских. Может, потому, что продукты покупает самые лучшие и не ворует их сама у себя.
– Вставать думаешь? – Оксана в стеганом сиреневом халате напоминала безоружного душмана. – Долежишься – скоро пролежни образуются!
Вчера у нее болели груди, сегодня круги под глазами – начался, как он называл, выплеск стерватина. Радоваться должна, так нет...
– Если тебе плохо, не обязательно, чтоб и всем вокруг было так же. Не я виноват, а природа.
– Все вы – кобели! – Оксана убежала в другую комнату.
Сейчас примет рюмку коньяка и на полчаса утихнет. Так, по рюмке, уговорит до вечера всю бутылку, а на ночь шарахнет грамм триста. Путь пьет и бесится, а ему пора от Оксаны в отпуск.
За завтраком она злословила о подружках.
– Домой поеду, – прервал ее Сергей, нахлебавшись сплетен, – денька на два. Покажусь, а то сестра передавала, что мать уже сомневается, живой я или нет.
У сестры бывал часто, не реже раза в месяц. Привозил подарки ей и зятю, охапку игрушек племянникам. Сестра говорила, что малыши донимают каждый день вопросами: когда приедет дядя? Перед соседям даже неудобно, подумают еще, что родители игрушек не покупают. Их приходилось покупать парами и разного цвета, иначе драки и рев не прекращались до ночи. Битым оказывался младший, но ревел чаще старший.
Однажды приехал к ним с Оксаной.
– Где такую бабу оторвал?! – пробасил Роман, когда они, ожидая, пока женщины накроют на стол, вышли на балкон покурить. – Ну, ты молодчага! И жена была, что надо!.. – Он запнулся, решив, что задел больное место.
– Была – да сплыла, – спокойно произнес Сергей, – без нее обойдемся.
И поймал себя на мысли, что до сих пор, заходя в рестораны, внимательно осматривал зал, надеясь увидеть ее красивое, ложно-невинное личико. Что бы тогда сделал? Не знал. Но желал и боялся этой встречи.
– Правильно, Серега! – поддержал Роман. – На твой век баб хватит. Ты молодой, ладный, при деньгах... Эх, самому, что ли, податься... в кооператоры?!
Роман догадывался, чем занимается Сергей. Как-то завел разговор на эту тему, дал понять, что кроме риска угодить в тюрьму, не видит в занятии родственника ничего предосудительного. Мол, они грабят меня, ты – их, лишь бы не попался. А риск – он везде есть, неясно еще, кто больше под смертью ходит, Роман в шахте или Сергей на большой дороге. К тому же, имел вполне ощутимую выгоду. Подходила очередь на машину, у Романа не хватало не нее денег, а тут еще соседи переезжали в другой город и
