Бродяга. Путь ветра

и чуждого.

Мира, где время идет иначе и не всегда — в ту же сторону.

Где можно увидеть и тех, кого хотел бы встретить, да не можешь, — и тех, кого встречать совсем не хочешь…

Ему виделись глаза Энтви — только уже не выкаченные, а грустные, полуприкрытые. При жизни он таким не был.

Жрица-шессеритка, которую он схоронил на поляне у Вельты, без звука шевелила губами, силясь что-то спросить — или рассказать?

Вдали показалось тонкое лицо, но ненадолго, мельком. Так и не поняв, была это Мари или Лиу, он обернулся и сделал шаг в ту сторону — и мир, еле-еле державшийся на оси выбранного им прежде направления, сорвался и покатился в пропасть, смешивая верх и низ, левое и правое. Желудок прыгнул к горлу, зубы с неожиданной силой — до крови — закусили губу. Ужас, растерянность и свойственное отчаянию сосредоточение сменили друг друга со скоростью спиц в бешено крутящемся колесе.

А потом послышался Голос. Как ни странно, четкий и куда более звучный, чем в видениях.

— Ты рискуешь, выходя сюда. Тропа через горы скоро закончится, но конец твоей Дороги еще далек. Не ищи опасностей сверх неизбежного.

Среди утративших плотность снежных вихрей и призрачных скал показалось нечто куда более вещественное — силуэт человека. Он шел уверенно и твердо, и вокруг него мир становился на место, и видно было, что идет он в ту же сторону, что и Ян, на несколько шагов опережая его. Он казался то ближе, то дальше, уловить его очертания было трудно… И в то же время из всего, что окружало Бродягу, именно он выглядел — и был — действительно настоящим. И ветер, и снег, и камень, сливаясь в мутно-серую мглу, уступали ему без сопротивления, словно признавая за ним право идти, куда он сам пожелает.

— Кто ты? — задал Ян вопрос. Путник молча поднял руку и чуть шевельнул пальцами, приглашая идти за собою; и лишь после первого шага Бродяги ответил:

— Я — Тот, кто на самом деле есть.

И хотя слова его звучали, как на загадки из темных легенд, Ян почувствовал, что это — настоящее Имя. Или — одно из Имен.

— Ты ведешь меня по Дороге? — спросил он, ощутив, что движется куда быстрее и… иначе, чем шел до этого. Идущий впереди ответил, не оборачиваясь:

— Я открываю Дорогу перед тобой. Делаю ее возможной. Путь выбираешь ты сам.

Голос постепенно становился тише, а окружающий мир — менее размытым. Таинственный спутник — вернее, проводник — ускорил шаг и исчез вдали, так и не обернувшись.

— Куда я иду? — крикнул вдогонку Ян, борясь с ощущением падения — такое бывает иногда перед тем, как внезапно обрывается сон.

— Увидишь, когда придешь, — затихающим эхом донеслось издали; и то, что казалось снегом, рассеялось; и гранитная глыба, постепенно обретая плотность, вытолкнула Бродягу наружу, к воздуху и свету, на площадку у края ущелья. На дно его, в реку, вышедшее из-за гор солнце только что уронило густую тень. Вдали сквозь звонкий от чистоты воздух сияла бирюзовая полоса моря, ясно говорившая: горы позади.

«Забыл поблагодарить», — зарницей сверкнула мысль, которую тут же вытеснила схваченная взглядом картина: на противоположном берегу ущелья, на самом краю, полудюжина грролфов забивала человека. И хотя он еще крепко держал и меч, и посох, усталость его была очевидной, а участь — почти неизбежной.

И это «почти» привычной тяжестью легло в руки Бродяги.

Ян набрал воздуха полную грудь, до боли, — и, сосредоточившись, выбросил его в отчаянном, рвущем душу вопле…

* * *

Голова слегка кружилась от слабости и долгого лежания, ноги несли плохо — но все же несли. Из комнаты, где была его постель — в светелку (стекло было здесь дорогим, так что оконные проемы закрывали добротно сотканные полотнища Силы — и от стужи, и от лихого человека, если он, вконец свихнувшись, надумает вломиться в дом чародея).

Оттуда — в сени, безоконные, но удивительно светлые, полные свежего, напоенного травами воздуха. И дальше — на крыльцо-террасу, на звук, привычный… но не совсем.

Во дворе рубили дрова. Топливо нужно было только для кухни — дома в этой деревне обогревали подземные источники. Но старая ветвистая яблоня, поваленная зимними ветрами, так или иначе была обузой для подворья…

Рубили, видать, на всю деревню — хоть и велика семья у Иггара, не верится, что сноровистой Ривве с дочерьми понадобится так много дров на готовку…

Рубили голыми руками, шумно выдыхая в такт — и чурбаки распадались надвое, и только мастер мог заметить в момент удара голубую вспышку шинда г'фари, «бесплотного лезвия».

Происходящее здорово напоминало одну из тренировок Эльды на Торинге. Только вот ученики были постарше, было их всего трое, да и Торинг был отсюда в сотнях морских вьёрр — или в паре месяцев пути сушей… хотя кто ж так меряет расстояние до острова?

Иггар вышел из кухонных дверей, потянулся и, мягко переступая, подошел к одному из дровосеков. Понаблюдал, одобрительно кивнул, и, от души хлопнув по плечу, пошел к другому, белобрысому здоровяку, который никак не мог справиться со своим чурбаном и даже ушиб кисть от усердия.

— Заставь дурня… — вздохнул Иггар почти ласково. — Который раз показываю: не в силе дело, а в мягкости. Смотри…

Подбросив чурбачок в воздух, мастер взмахнул руками, словно стряхивая с пальцев воду — и на тронутую изморозью почву лег ворох аккуратных душистых лучинок.

— Здорово, — искренне похвалил Ян.

Иггар обернулся, довольно усмехаясь.

Детина тем временем подтащил другое бревно — немалое, сучковатое, с торчащей веткой — и сунул его в руки Бродяге.

— Может, наш гость пожелает силу показать? — простодушно осведомился он.

— Думай, что говоришь, Бьёрн! — взъярился хозяин. — Сегодня только встал, неделю отлежав, а ты ему — «силу покажи»!

— Говорят, он тебе жизнь спас, — сконфуженно забормотал парень. — Слухи ходят — великий мастер! Только ж рукой махнуть…

— Ежели кому тут помахать руками и надо, то это тебе, — буркнул Иггар сердито и добавил:

— Бревно забери, олух!

Бьёрн обескуражено пожал плечами и подхватил чурбан из рук Яна — да тут и присел, разинув рот: на мертвой ветке появились нежные зеленые листья.

— Пока земля прогреется, держите в тепле, в воду поставив, — проговорил Бродяга, поправляя куртку. — Будет вам новая яблонька. А насчет удара — слушай, Бьёрн, мастера Иггара. Да повнимательней слушай…

И неловко пошатнулся, чувствуя: прав был Иггар, рано фокусы показывать…

Иггар оказался рядом. Чуть пригнулся, поймав Яна плечом.

— Давай-ка, приятель, пойдем присядем. Поговорим… Опирайся, не боись — я тебя на этом плече от самого ущелья сюды донес, ужо до дома дотащу как-нибудь…

* * *

— …Ну, а что было делать? Ждать, пока грролфы нас в море скинут? Или пока в Шессергарде додумаются до чего похлеще?..

Ян молчал, слушая рассуждения однокашника. Вырос Иггар, заматерел… но в чем-то оставался тем самым запальчивым подростком, что когда-то влез в драку, заступившись за Бездаря.

— Я ж на письма им, — продолжал тем временем Иггар, имея в виду уже явно не Шессер, — пергамента извел — три шкуры. В ответ — ни гу-гу. Послал кристалл, прямым броском — неделю после того пластом лежал… В аккурат через неделю и удостоили ответа.