губной помадой для покраски когда-то изначально белого кота, то просто так… Сейчас многое бы отдал, чтобы всё это вернуть.
Дверь не открывается - разбухла от постоянной сырости. Толкаю сильнее. Поддалась, распахнулась, сильно ударившись об угол книжного шкафа. Ничего не изменилось. Да и чего могло измениться, если уезжали всего лишь на выходные? На столе фотография в рамочке - моя, ещё со срочной службы, где старший сержант в сдвинутой на затылок фуражке улыбается, заметно гордясь гвардейским значком и тонкой щёточкой усов, положенных по сроку службы. Три дня до школы прапорщиков, восемь месяцев до Кабульского аэродрома.
Фотокарточка повёрнута так, чтобы взгляд с неё был хорошо виден с кровати. По обеим сторонам - почётный караул. Два медвежонка, подаренных на девятилетие. Один морпех, в тельняшке и чёрном берете, другой лётчик, в комбинезоне и шлеме. Заберу… если что - ружьё выкину, а медведей донесу. Хоть пешком.
За спиной шумное дыхание. Андрей, подошедший тихо и незаметно (или это я не услышал, стоя в каком-то оцепенении?), протиснулся мимо, и молча сгрёб игрушки. Одну осторожно погладил пальцем по пуговке пластмассового носа и молча сунул за пазуху, вторую протянул мне.
- Спасибо, Андрюш.
Не ответил. Вздохнул и вышел из комнаты. И за это спасибо - за умение молчать в нужный момент.
Забирали всё. Всё, что хоть когда-нибудь может пригодиться, и что выкинем завтра, посчитав ненужным. Постельное бельё, пахнущее сыростью и плесенью, одежду из шкафа в спальне, фотографии и старые письма. Даже сняли трубу с бани - хоть и пришлось нырять, но оставлять метровые куски нержавеющей стали посчитали глупым расточительством. Андрей порывался и печку вытащить, но слишком тяжёлая, да и жадность стоило немного попридержать. Нам только дай до добычи добраться - даже черепицу с крыши сдерём. Но это уже перебор будет.
Оба компьютера уцелели, несмотря на три зимовки и постоянную влажность. Наверное их делали неправильные китайцы. Не те, что клепали радиостанции. Сын что-то покопался внутри, сняв боковую стенку, поколдовал пару раз матерными заклинаниями, и всё заработало, о чём известил 'Раммштайн' из колонок. Ещё минут пятнадцать с паяльником и проводами, и колокольчики судовых громкоговорителей на мостике рявкнули Вагнеровским 'Полётом валькирий'.
РТ-300 уходил в обратный путь. И как у каждого уважающего себя корабля, на корме красовалось название, сделанное золотой краской из найденного баллончика - 'Иван Фёдорович Крузенштерн - человек и пароход'
Глава 10
В воздухе пахло неприятностями. Точнее - предчувствием крупных неприятностей, вплоть до беды. У мелких запах другой, чуть отдающий полынью и крапивой, а этот… Этот затхлый, но почему-то с примесью крови. Её ни с чем не спутаешь и никогда не ошибёшься. Запах был везде, в улыбках попадающихся навстречу односельчан, в их вежливых расспросах и приветствиях, он сочился отовсюду, заставляя болезненно сжиматься сердце, и он же стискивал холодным обручем виски.
Это случалось и раньше, но сегодня… стоило только выйти из дома, как сразу нахлынуло, придавило и склонило к земле так, что каждый шаг давался с трудом. Приходилось делать вид, будто никуда не торопится, а оглядывается по сторонам только из простительного в её возрасте любопытства. Это сейчас в тринадцать лет уже взрослая, но совсем недавно, три года назад - это ещё ребёнок. Вернуться? Там от мамы идёт тёплая волна жасмина, сменяющаяся зверобоем беспокойства за папу и Андрюшу. А от младших братьев - луговым разнотравьем. У этих бандитов даже мысли перемешались, не всегда определишь, которая чья. Но хорошие - ни страха, ни зависти, что тянут сладковато прелой листвой. Недавно приобретённая младшая сестрёнка, у которой нет ещё имени - только молоком.
- Ленка, дай стрельнуть! - а вот и они, легки на помине. Четыре мушкетёра, четыре буйных ветра - будущее славного Саргайского рода.
Издалека показала братцам кукиш. Не подействовало, продолжали приставать:
- Тебе что, жалко, да? А волшебной саблей можно нашу берёзу за один раз срубить? А возьми нас с собой на рыбалку! А Никитка Малов говорит, что ты целоваться не умеешь!
Лена остановилась и бросила в Витьку, выдавшего самую страшную тайну, подобранную с земли сосновую шишку. Да, не умеет! И что? Не с самим же Никиткой, тайным воздыхателем, учиться? Тоже вот жених нашёлся, не только стрелять не умеет, но и оружие в руках никогда не держал - родители не разрешают. Они у него пацифисты. Папа, правда, иной раз их педерастами называет, на что мама ругается, а Андрей смеётся и соглашается. Наверное, так оно и есть, отец и старший брат никогда не ошибаются. Не готов защищать - значит не мужчина.
Пацаны отстали, наверняка что-то задумали. Судя по хитрым физиономиям и взглядам, бросаемым на подаренную в день рождения шашку, сейчас проберутся в кузницу делать себе очередной меч-кладенец. Она не вмешивается - отец как-то объяснил, посмеиваясь в усы, что не запрещает, но и открыто разрешать не будет. Иначе пропадёт ореол таинственности и волшебства.
Ну и пусть занимаются и тренируются. Всяко лучше, чем весенняя попытка отправиться на охоту за тварёнышами с самодельными луками и кривыми стрелами. А у неё есть своя тайна, живая, и от этого жуткая. И ей уже два дня. Не связан ли с ней горький запах беды? Наверное, нет, от тайны пахнет любопытством, интересом, и, как это ни странно, доброжелательностью.
На воротах от старшего из стражей - болотная тина с добавлением гнилой капусты. Залепить бы все восемь картечин в ощупывающие глазки. Папа говорил: - 'Видишь агрессию - стреляй первой. Выживший всегда прав. Или в большинстве случаев.' Но вот так просто выстрелить в живого человека? Только за мысли? Люди, всё-таки…
Словно что-то почувствовав, охранник побледнел и отшатнулся. А может так оно и есть.
- Доброе утро, Леночка! - едва уловимая прелая листва. Боится?
- Для меня - доброе. Откроете?
- Конечно. На охоту?
Издевается? Обожгла взглядом и вышла за ворота. И уже не услышала за спиной сдавленный всхлип, не увидела прижатую к лицу ладонь и наливающийся кровью багровый след от виска до подбородка. Как от плётки.
В деревне уже давно привыкли, что иногда по утрам дочь Чертобоя Старшего уходит за стену. Зачем? Ну, зачем-то ей это нужно. Может быть, поля проверяет или ловушки на них устанавливает. Иногда приносит грибы, ягоды, букеты лекарственных трав - да пусть ходит, если не боится попасть на зуб тварёнышам. Не маленькая, вон - карабин наготове и шашка на боку. Дева-воительница. Ведьма! Последнее, впрочем, скорее в похвалу.
Дорога, всего лишь две узких протоптанных стёжки параллельно друг другу. И те постоянно зарастают травой, расползающейся со средины. Пусть, зато не будут скользить под ногой и раскисать после каждого дождя. Эту недавно прокашивали - жёсткая щёточка стебельков похрустывает под сапогами. На обочине небольшая копёшка, смётанная пока сено ещё сырое. Перегнивает, а на следующий год пойдёт под вспашку вместо навоза.
Дорога уходит дальше к югу, в сторону Фроловского и Грудцино, но Лена сворачивает вправо, на едва заметную тропинку. Там, через десять минут неторопливого шага, на самом краю громадного оврага, ждёт старый друг - столетний дуб с бьющим из-под корней родником. И новый знакомый, который, она чувствует, изо всех сил хочет стать другом. Только зачем ему это? Именно ему?
