Майор Барбара

обой­денным и обиженным.

(Делает движение навстречу Стивену, словно для того, чтобы пожать ему руку.)

Леди Бритомарт (вставая, чтобы вмешаться). Стивен, я не позволю тебе выбросить за окно такое огромное состояние.

Стивен (сухо). Мама, перестаньте обращаться со мной как с ребенком, прошу вас.

Леди Бритомарт, глубоко оскорбленная тоном Стивена, отстраняется от него.

До вчерашнего вечера я не принимал всерьез вашего от­ношения ко мне, так как думал, что и у вас это не серьез­но. А теперь я вижу, что вы намеренно держали меня в неведении относительно того, что должны были объяс­нить мне много лет тому назад. Я чувствую себя оскор­бленным и обиженным. В дальнейшем я предпочту об­суждать мои планы с отцом, как следует между мужчи­нами.

Леди Бритомарт. Стивен! (Садится снова, и глаза ее на­полняются слезами.)

Андершафт (серьезно и сочувственно). Видишь ли, милая, только со взрослыми мужчинами можно обращаться, как с малыми детьми.

Стивен. Я очень сожалею, мама, что вы меня заставили...

Андершафт (останавливает его). Да-да-да-да. Все это хо­ рошо, Стивен. Она не станет больше вмешиваться в твои дела; ты добился свободы, получил ключ от парадной двери. Не подчеркивай этого и ни в коем случае не оправдывайся. (Садится снова.) А теперь поговорим о твоем будущем, как следует между мужчинами... Изви­ни меня, Бидди: между двумя мужчинами и женщиной.

Леди Бритомарт (которая уже взяла себя в руки). Я очень хорошо понимаю, Стивен. Пожалуйста, иди своей дорогой, если чувствуешь себя достаточно сильным.

Стивен садится за письменный стол с видом человека, предъявляющего права на совершеннолетие.

Андершафт. Итак, решено: ты отказываешься от всяких претензий на оружейный завод.

Стивен. Надеюсь, решено, что я знать не хочу этого завода

Андершафт. Ну, ну! Нечего так дуться; это мальчишество. Свободный человек должен быть великодушным. Kpoме того, я обязан помочь тебе на первых порах, дать реванш за то, что лишил тебя наследства. Не сразу же ты станешь премьером. Может быть, у тебя есть к чему-нибудь склонность? К литературе, искусству и так далее?

Стивен. Слава богу, я, кажется, ничем не похож на богему ни по внешности, ни по характеру.

Андершафт. Может быть, ты философ, а?

Стивен. У меня нет таких смешных претензий.

Андершафт. Вот именно. Ну что ж, остаются армия, флот, церковь, суд. В суде требуются кое-какие способности. Не попробовать ли суд?

Стивен. Я не изучал юриспруденции. И пожалуй, у меня нет нужной энергии, — кажется, так юристы называют свою вульгарную назойливость, — чтобы вести дела успешно.

Андершафт. Положение довольно затруднительное, Сти­вен. Почти ничего не осталось, кроме сцены, а?

Стивен нетерпеливо отмахивается.

Ну, ну, ведь есть же что-нибудь такое, что ты любишь или знаешь?

Стивен (встает и смотрит на отца упорным взглядом). Я знаю разницу между добром и злом.

Андершафт (развеселившись до чрезвычайности). Да что ты говоришь? Как? Нет способностей к делам, знания зако­нов, склонности к искусству, никаких претензий на звание философа, — нет ничего, кроме знания тайны, которая ставила в тупик всех философов, всех законоведов, всех практических деятелей и погубила почти всех людей ис­кусства, — тайны добра и зла. Ну, милый мой, да ты ге­ний, мастер из мастеров, прямо бог! И это в двадцать четыре года!

Стивен (с трудом сдерживая раздражение). Вам угодно шу­ тить. Я претендую только на то, на что по праву рожде­ния может претендовать каждый английский джентльмен. (В раздражении садится на место.)

Андершафт. О, по праву рождения на это может претендо­вать каждый. Возьми бедняжку Дженни Хилл, эту девоч­ку из Армии спасения! Если ты попросишь ее стать на перекрестке и обучать народ грамматике, географии, арифметике или даже салонным танцам, она подумает, что ты над ней смеешься, но ей и в голову не приходит усомниться в том, что она может обучать морали и рели­гии. Все вы на один лад, господа респектабельные люди. Вы не сможете ответить, каково предельное напряжение десятидюймовки, что очень просто; но все вы думаете, что вам известен предел напряжения у человека, который противится соблазну. Вы не посмеете дотронуться до динамита, зато бесцеремонно жонглируете честностью, истиной, справедливостью и долгом человека и в этой игре убиваете друг друга. Что за страна! Что за мир!

Леди Бритомарт (тревожно). Чем же ему лучше занять­ся, Эндру?

Андершафт. О, да как раз тем, чем он хочет. Он ничего не знает, а думает, что знает все. Это яснре указание на по­литическую карьеру. Устрой его секретарем к кому-ни­будь, кто может сделать его товарищем министра, и предоставь его собственным силам. Он сам отыщет свое место на краешке скамьи министров, уготованное ему естественным ходом вещей.

Стивен (опять вскакивает с места). Очень жаль, сэр, что вы заставляете меня забыть о том уважении, которое я обязан выказывать вам как отцу. Я — англичанин и не желаю слушать, как оскорбляют правительство моей страны. (Засунув руки в карманы, сердито отходит к окну.)

Андершафт (грубовато). Правительство твоей страны! Я — правительство твоей страны, я и Лейзерс. Неужели ты думаешь, что десяток дилетантов вроде тебя, усев­ шись рядком в этой дурацкой говорильне, могут упра­влять Андершафтом и Лейзерсом? Нет, мой друг, вы бу­дете делать то, что выгодно нам. Вы объявите войну, если нам это будет угодно, и сохраните мир, если нам это подойдет. Вы обнаружите, что промышленности тре­буются такие-то мероприятия как раз тогда, когда мы решим эти мероприятия провести. Когда мне нужно бу­дет повысить дивиденды, вы найдете, что это государ­ственная необходимость. Когда другие захотят понизить мои дивиденды, вы призовете на помощь полицию и вой­ска. И за все это вы получите поддержку и одобрение моих газет, а также удовольствие воображать себя вели­кими государственными деятелями. Правительство твоей страны! Ступай, мой милый, играй в свои перевыборы, передовицы, исторические банкеты, в великих лидеров, в животрепещущие вопросы и в остальные твои игрушки. А я вернусь к себе в контору, заплачу музыкантам и за­кажу какую мне нужно музыку.

Стивен (со снисходительно-покровительственной улыбкой кладет руку на плечо отца). Право, милый папа, на вас невозможно сердиться: вы не можете себе представить, как нелепо все это звучит для меня. Вы совершенно справедливо гордитесь, что заработали деньги своим трудом и то, что вы заработали так много, делает вам честь. Но из-за этого вы остались в том кругу общества, где вас ценят только за ваши деньги и уступают вам ради них, а мои убеждения сложились в школе и университете, не­сомненно очень старомодных и отсталых. Для вас есте­ственно думать, что Англией правят деньги, но позволь­те мне знать, как это обстоит на самом деле.

Андершафт. Так скажи, пожалуйста, что же правит Ан­глией?

Стивен. Характер, папа, характер.

Андершафт. Чей характер? Твой или мой?

Стивен. Не ваш и не мой, а лучшие свойства английского национального характера.