содрогнувшись, покосился и сошел с места. Парк увидел, как у него над головой трещина с быстротою выстрела рассекла бетонный потолок и сквозь нее в блиндаж посыпались куски бетона. Стараясь не поддаться панике, охватившей сидевших в блиндаже, Парк прижался спиной к бетонной стене.
– В чем дело, полковник?!
Но начальник полигона, очевидно, даже не расслышал голоса Парка за гулом, который, подобно грозовому разряду, длинными раскатами, с хрустом и грохотом катился над головами комиссии. Парк с презрением смотрел, как за минуту до того такие уверенные в себе, важные от сознания своего значения члены комиссии пробивались к выходу, принявшему форму ромба.
Парк вышел из убежища последним вместе с начальником полигона. Где-то очень далеко, к западу, небо было окрашено заревом огромного пожара. Парк молча посмотрел на полковника и так же молча вместе с ним уселся в 'джип'. На узле связи нашелся только один уцелевший канал связи – глубинный кабель, ведущий прямо в Октагон. Оттуда сообщили, что на базе Митчелл произошел необъяснимый взрыв ракеты 'ника'. Она взорвалась на стартовой платформе, откуда должна была быть запущена в качестве цели для 'фокса'.
– Спросите их, – приказал Парк, – точно ли, что взорвалась 'ника', а не 'фокс'?
И когда пришел подтверждающий ответ, он вздохнул с облегчением: значит, еще не все потеряно. Испытания можно будет продолжить.
Никаких подробностей происшествия Министерство обороны еще не знало: разрушения на базе Митчелл велики, много человеческих жертв, радиоактивное облако несется к западу.
Как только была восстановлена связь с городком, Парк вызвал мэра города, которого хорошо знал:
– Послушайте, Норрис. Успокойте население, заставьте людей разойтись по домам, и все будет…
Паулсон перебил: аэродром Сан-Хуана не примет самолета экспертной комиссии. Толпа возбуждена. Паулсон не ручается за безопасность Парка, если он там покажется. Полиция едва ли сможет справиться с демонстрантами. Это уже не молчаливая утренняя толпа, от которой Парку удалось так просто удрать.
– Если бессильна ваша полиция… – попытался его перебить Парк, но Паулсон и тут сухо перебил:
– Не хотите же вы сказать, Майкл, что я должен просить губернатора вызвать войска?
Несколько мгновений Парк в нерешительности держал телефонную трубку. Потом молча положил ее на рычаг.
Через час военно-транспортный самолет взял курс прямо на столицу, минуя Сан-Хуан.
Парк глубоко втиснулся в кресло и, сжав голову ладонями, закрыл глаза. Ему было противно смотреть на кого бы то ни было. Он не отвечал на вопросы. Когда его сочли спящим, он стал мысленно перебирать, что же произошло.
Он вспомнил давнишний рассказ Лесса Галича, когда тот прилетел с советского фронта и рассказывал о встрече с четырьмя другими, такими же, как он, молодыми дурнями, поклявшимися заставить мельницу вертеться не в ту сторону, в какую она вертится вот уже много веков. Парку вспомнилось, как он тогда смеялся:
'Что же, – спросил он своего пресс-адъютанта, – вы собираетесь дуть на мельницу, что ли?'
'Мы не такие дураки, – задорно ответил Лесс, – но разве даже легкий бриз не может остановить мельницу?'
'Остановить – это не значит повернуть', – сказал тогда Парк.
'Разумеется, – все с тою же забавной уверенностью возразил Лесс, – но ветер чуть-чуть сильнее, и… глядишь, она повернула. Не говоря уже о том, что может сделать буря!..'
Глава 10
1
Сэр Томас присел на скамью у старого вяза. Ему казалось, что именно здесь, у своего любимого дерева, он найдет большие слова, которые должны дойти до сердец слушателей. Но очень скоро скрип песка в аллее нарушил его размышления. Слуга доложил о приезде Эдуарда Грили.
– О, Нэд! – обрадовался старик. – Иду, иду…
И со всей доступной ему поспешностью сэр Томас пошел навстречу гостю и покровительственно похлопал его по плечу.
– Здорово, Нэд, – подделываясь под простака, воскликнул старик и, не желая показать гостю, что зябнет теперь, даже в такое теплое время, повел Нэда в дом. Там он подсел как можно ближе к камину, чтобы казаться в полной форме. Хвастливо воскликнул: – Держитесь! Вы и ваши пацифисты! Моя предвыборная речь готова. Послезавтра я ее произнесу. В Европе не будет ни одного радиоприемника, который не настроится на мою волну. И я уж воздам всем то, что они заслужили.
– И, конечно, вы, сэр, как величайшую нелепость отвергаете мысль о войне с использованием ядерного оружия даже ради самообороны, – сказал Нэд.
– Как никогда прежде! Помните, как я когда-то заявил… – старик потер лоб, вспоминая: – 'К добру или к худу, но господство в воздухе является теперь высшим выражением силы, а флот и армия, сколь они ни необходимы и как бы они ни были нам традиционно дороги, должны играть подчиненную роль…'
– Как же можно не помнить того, что вы тогда говорили, сэр, – с удовольствием подтвердил Нэд. – Ведь из сказанного публика сделала такие далеко идущие выводы. А 'Белая книга'?!
Приход хозяйки дома – супруги сэра Томаса, – помешал разговору: она вошла в сопровождении дворецкого и камердинера. Камердинер стащил с сэра Томаса мокрые башмаки и обул его в теплые клетчатые туфли. Тем временем дворецкий подкатил столик с бутылками и по знаку леди Клементины наполнил стаканы лимонным грогом. Сэр Томас тотчас отложил трубку и стал прихлебывать горячий напиток.
– Итак, на чем нас прервали?.. Да, 'Белая книга'!.. Вы говорите: публика? Ах, публика, публика! Всегда ваша публика. – Сэр Томас со стуком поставил свой стакан прямо на кирпичный пол и склонился к самому лицу Нэда. Глазки его сузились до щелочек, казалось, он хочет просверлить собеседника двумя злыми буравчиками. – Вам и вправду хотелось бы увидеть, как гордость нации – ее великолепный боевой флот – режут на куски, вам хотелось бы видеть, как наша армия превращается в отрядик, неспособный внушить страх даже самому паршивому племени черномазых? – Сэр Томас укоризненно покачал головой. – Я был лучшего мнения о вашем патриотизме, будь вы десять раз социалистом. Но и социалисты обязаны стоять на земле, а не витать в облаках. Разве тогда не предстояли парламентские выборы? Да, в тех условиях я говорил: чтобы держать в страхе Россию и всех, кто захотел бы пойти по ее пути, достаточно мощного воздушного флота, вооруженного ядерным оружием. – Сэр Томас наставительно поднял палец: – Но, мой мальчик, с тех пор протекло довольно много времени, а со временем утекло и довольно много воды: дела в России пошли совсем не так, как мы предполагали. Мы не догадались ее вовремя нокаутировать. Нет, я больше не думаю, будто можно разоружиться. А что станут делать все эти черные, коричневые, желтые, красные люди, для которых белый человек перестал быть богом? Что они сделают с безоружным белым человеком в Азии, в Африке, в Австралии, в Южной Америке? Что, спрашиваю я вас, господин социалист? – И тут сэр Томас рассмеялся. Сквозь смех сказал: – Да, да, господин социалист! Мне всегда смешно и грустно, когда я смотрю на вас: как это человек из такой хорошей семьи мог стать социалистом?! Ведь когда-то вы подавали отличные надежды и вовсе не собирались краснеть. Неужели все наделала война?
– Дело, разумеется, не только в войне, – усмехнулся Нэд, – но, если хотите, и она в этом виновата. Именно на войне я встретился с человеком – одним из тех, что заставил повернуть мою мельницу.
– Что, что такое? – удивился сэр Томас. – Какая еще мельница?
– А видите ли, сэр, этот мой приятель, некий Барнс, заставил меня об очень многом подумать, когда мы с ним работали на челночных операциях – летали в Россию…
