Это так, и все в Темре-на-Форайре искренне скорбят по славному Кернану Каладу. Твой отец был великим вождем и мудрым правителем, память о нем не умрет в народе. А Фрэнк — что ему терять, кроме жизни? Какую память после себя он оставит — имена сраженных им соперников?..
Майра замолчала; молчал и я, потрясенный ее мудростью и собственной слепотой. Молчал и сам не заметил, как уснул.
Когда я проснулся девушка, уже одетая, сидела рядом с ложем и смотрела на меня.
— Сладко ли тебе спалось, господин мой? — с улыбкой спросила она.
— О да! Уж и не помню, когда я в последний раз так хорошо спал, — честно ответил я, вставая. Голова моя была на диво ясна, тело переполняла сила.
— Ты, наверное, напустила на меня какие-то чары, — сказал я Майре, протягивавшей мне воду для умывания и полотенце.
— Наверное, — ответила она. — Этими чарами от начала начал Четыре наделили женщин, ведь Они тоже — женщины… Ты хочешь есть?
Я прислушался к своим ощущениям и понял, что умираю с голода. Верно растолковав отразившиеся на моем лице эмоции, Майра негромко рассмеялась и чуть подтолкнула меня к столу, уставленному блюдами и кувшинами.
— Долго я спал? — спросил я, вгрызаясь в бычью лопатку.
— Солнце уже прошло полпути на запад.
— О Всеблагие! — Я поперхнулся и закашлялся. — Должно быть, меня искала уйма народа?
— Да, человек десять, включая правителя Илбрека. Я всех отослала, сказав, что ты приказал не беспокоить тебя. — Нет, эта женщина не переставала меня изумлять.
— И что, Мак-Аррайд тебя послушал?
— Не сразу. Сначала он начал кричать и ругаться, говорил, что вы хотели с утра устраивать какой-то совет, но я ответила, что на этом совете от тебя всё равно было бы немного толку, потому что ты всю ночь не спал.
— А он?
— Расхохотался, ущипнул меня за грудь и сказал, что в войско Темры нужно набирать местных женщин, раз после ночи со мной сам могучий Трен Броэнах валяется без сил, а меня хватает еще и на то, чтобы охранять его покой. Но он очень просил сообщить, когда ты проснешься.
Майра замолчала и вызывающе вскинула голову:
— Прости меня, господин мой, за этот обман и мое самовольство. Я с радостью приму любое наказание, которое тебе будет угодно на меня наложить.
Представив себе этот разговор и лицо удаляющегося ни с чем Илбрека, я не смог больше сдерживаться: вскочил, прижал к себе эту удивительную женщину и, как мог более грозно, пообещал:
— Накажу! Ох, как я тебя накажу!
В тот же день я объявил о нашей скорой свадьбе. А на закате солнца в крепость вернулись Фрэнк и Лаурик.
Всё население Темры высыпало на улицу. Воины, старики, женщины, дети столпились у ворот крепости, не доходя нескольких шагов до которых остановились двое. И подумалось мне, глядя на них: трудно даже представить себе более странную, нереальную, несоответствующую друг другу пару.
Слева стоял он, величественной неприступностью напоминая одну из тех гор-исполинов, что отмечают границу владений Илбрека. Холодом нетающих льдов дышало его лицо, в роскошные одежды, с которыми они будто поделились своей ослепительной белизной, был облачен он, спина его была подобна гордой, рвущейся в небо сосне, глаза его поражали какой-то совершенной, нездешней строгостью, мудростью, силой. Заботой о всём и каждом. Могучие — впору воину — руки его легко, как пушинку, держали хрупкое тело девушки, прижимая его к груди. Таким пришел он к нам — Лаурик Искусный, Уста Четырех, Мудрый Западного Предела. И глядя на него, я знал: не только у меня — у всех и каждого возникло желание опуститься на колени в благоговении замереть, склонив голову.
Справа стоял он, уставший, измотанный донельзя, держащийся на ногах только из привычки и упрямой гордости. Черные одежды его, к которым все в Темре уже успели привыкнуть, были изорваны и покрыты коркой из засохшей крови пополам с грязью и пеплом, и точно такая же корка жуткой маской лежала на его лице. С левого плеча его свисал большой кожаный мешок, из которого почему-то торчали ветвистые оленьи рога. Свисал тяжело, заставлял сутулиться, тянул к земле. Мой друг и телохранитель, совсем недавно выглядевший немного моложе меня, ныне казался на десять зим старше. Таким он пришел к нам — Фрэнк из Алого Братства, величайший воитель, прозванный Алым Мечом. И глядя на него, я знал: не только у меня — у всех и каждого тут возникало желание повернуться, бежать, закрыть лицо руками — лишь бы не смотреть ему в глаза. Глаза, в которых коркой мартовского льда застыла мутная, обреченная тоска. Тоска, которую я всего несколько лун назад видел на охоте, стоя над загнанным, умирающим, проигравшим свою главную битву красавцем-оленем.
Двое пришедших смотрели на нас, мы смотрели на них. Сгустилась, нависла над Темрой-на-Форайре тишина. И неожиданно ее словно острый клинок распорол громкий, испуганный плач ребенка откуда-то из задних рядов. И этот звук словно вернул людей к жизни. Они одновременно заговорили, замахали руками, кто-то даже выкрикнул запоздалую здравицу, но восклицание тут же потонуло во всеобщем гаме. Десятки рук потянулись к пришедшим, протягивая чаши с питьем и воду для умывания, предлагавшие освободить от ноши, просто хотевшие на миг прикоснуться.
— Тихо!
Голос Мудрого — как всегда негромкий, уравновешенный — невозможно было расслышать. И тем не менее не было сейчас такого человека, у которого он не зазвучал бы прямо в голове. Как уходящая с отливом волна, шум откатился куда-то назад, заметался глупой, шкодливой собачонкой в ожидании неминуемого наказания и сошел на нет.
— Пусть Трен Мак-Нейл и Илбрек Мак-Аррайд выйдут вперед! — приказал Лаурик, и я почувствовал, как человеческая стена буквально выдавливает меня из себя, чтобы вновь сомкнуться за моей спиной. Рядом очутился Илбрек, и по его лицу я понял: Черный Орел Севера сейчас с удовольствием расправил бы крылья и очутился подальше отсюда.
Интересно, а у меня сейчас какое лицо?
Сзади — люди. Спереди — люди. Со всех сторон — люди. Замершие. Не дыша смотрящие в центр образовавшегося круга. Туда, где друг напротив друга, на расстоянии вытянутой руки, стояли четверо мужчин.
— Жители Предела! — провозгласил Лаурик. — Три ночи назад я обещал, что Дарэг Клив, Посланец Четырех, исполнит то, что пожелали Всеблагие. Что до него не удавалось никому, и никому не удастся после него. Три ночи прошли, и вот стоим мы перед вами. Стоим, чтобы задать вопросы и получить ответы. И первым хочу я спросить тебя, славный Илбрек: узнаешь ли ты женщину, что держу я на руках?
— Д-да, — чуть заикаясь, провозгласил Лоннансклех. — Нетрудно сказать: то правительница Этайн.
«Этайн, Этайн! — пронеслось по рядам. — Певунья! Соловей Ардкерра!»
— Ты сказал, и свидетели твоих слов — те, кто стоит вокруг тебя, и Те, Кто всегда над тобой. Ныне предлагаю я тебе женщину эту как законный трофей, долю старшего полководца, и как символ справедливости и законности притязаний твоих на венец Ард-Ри Предела Мудрости! Нелегка эта ноша, и если не чувствуешь ты сил принять ее — откажись сейчас.
Илбрек молча шагнул вперед, протягивая руки, с трепетом принял тело Этайн и прижал к груди, словно не веря до конца в его реальность.
— Да будет так! Теперь я хочу спросить тебя, доблестный Трен: смог бы ты узнать Увенчанного Рогами, Властелина Лесов, хотя и не доводилось вам встречаться с ним?
— Нетрудно сказать, — машинально повторил я ответ Лоннансклеха. — Ведом всем плащ, за который получил он свое имя. Никто во всём Пределе, кроме самого Увенчанного, не мог бы носить его.
— Ты сказал, и свидетели твоих слов — те, кто стоит вокруг тебя, и Те, Кто всегда над тобой, — так же, как и я, повторил Мудрый. — Ныне передаю я тебе это как долю младшего полководца, как символ доблести твоей, что не осталась неотмеченной Четырьмя. Неспроста именно ты первым в Пределе встретил Их Посланника, назвал его другом, сражался с ним плечом к плечу. На тяжкий бой отправлен он был как
