— Ха-ха-ха. Ничего, ничего, сынок, мы сейчас на библейские темы съедем, будем о добре и зле говорить.
— А я протестую, — возразил Марк Гаврилович.
— Протестуешь? А кто тебя будет слушать, протестант? — Иван Иванович свёл на лбу брови и стал похож на Брежнева без медалей.
— Попрошу без двусмысленности, и вообще, я — против.
— Чего ты против? Что тебя задело?
— Тема. Общая тема, так нельзя.
— Ну, ни хрена себе! — возмутился Иван Иванович. — Сурков, что может быть конкретнее добра и зла? Чего этот педагог кочевряжится?
— Общие понятия, — настаивал Марк Гаврилович. — Относительность понятий: что хохлу хорошо, еврею смерть.
— Мы не о сале с тобой говорим, — настаивал Иван Иванович. — Добро, оно и в Африке добро.
— Послушайте, — перебил Сурков. — Давайте следовать какому-то порядку. Пусть каждый выскажет мнение, а потом будем обсуждать.
— Парень дело говорит, — похвалил депутат. — Давай, педагог, выкладывай.
— А почему я?! — возмутился Марк Гаврилович. — Ваша тема, вы и приступайте.
— Я предложил, мне за смелость надо баллы начислять, а это твой ход.
— Не вижу здесь никакой логики. Я другую тему предложу.
— Предлагай.
— Не буду.
— Тьфу, — Иван Иванович повернулся к Суркову, — Молодёжь!
— А, по-моему, нет ни добра, ни зла.
— Смело, — похвалил Иван Иванович.
— Что же есть?
— И то, и другое.
— А как же Бог, как же Дьявол?
— Вы, молодой человек, не атеист? — поинтересовался Марк Гаврилович.
— Теперь уж точно нет, — заверил Сурков. — А насчёт Бога и Дьявола, разве это ни одно и то же?
— Ну, ты загнул. Знал я богохульников, но таких!..
— Молодой человек всего лишь хочет сказать, что Бог и Дьявол — родственники, — поправил Марк Гаврилович.
— А, ну, это все знают, — согласился депутат.
— И если их объединить, то добро и зло исчезнет.
— Ха-ха. Как же ты их соединишь, сынок? Это тебе не батарейка. — Иван Иванович скрестил растопыренные пальцы. — Не. Не получится.
— Вы, молодой человек, когда-нибудь магнит ломали? — поинтересовался Марк Гаврилович.
Сурков растерянно пожал плечами:
— А при чём здесь…
— Видите ли, если разбить намагниченное железо, обратно его прижать можно. Можно, но с трудом. Как бы это? Неестественно.
— Хотите сказать, что полюса магнита будут отталкиваться?
— Всё дело в том, что в магните электроны ориентированы полярно, и магнитное поле имеет своё направление: минус и плюс.
— Знаем, знаем! Что ты нам курс физики читаешь?
— А после того, как мы его распилим пополам, полярность изменится.
— Да ни хрена она не изменится. Такая же и будет.
— Ох, депутаты, депутаты — неграмотное детство, деревянные игрушки.
— Хочешь сказать, если распилить магнит, полюса в нём поменяются? — удивился Иван Иванович.
— А вы когда-нибудь пробовали сломанный магнит приставить обратно?
— Вот только этим и занимался. Приду в Думу, принесу мешок магнитов, молоток у меня такой чёрный, наковаленка маленькая. Товарищи депутаты вопросы решают, за страну кровь проливают, а я магниты колю, как орехи, целый день с утра до вечера.
— Может, вам в ПТУ объясняли? Может, опыты какие ставили или с учителем физики повезло?
— Я два института кончил. Оба хорошо.
— Смотрю, вы опять на личности перешли, — заметил Сурков.
— Короче ты, интеллигент.
— А короче и не бывает. Если есть в мире поле, то после разделения оно будет противоположным, и совсем не значит, что обязано объединиться или не может существовать отдельно.
— И не обязано находиться в равновесии, — добавил депутат. — Ты же к этому клонишь, сынок?
— К этому, — согласился Сурков.
— Если бы так на самом деле и было, не существовало бы ни Ада, ни Рая, ни спора. Не было бы ничего.
— А развитие?
— Какое развитие? — поинтересовался Марк Гаврилович.
— Общее развитие. Должно же что-то развиваться.
— Ну, ты, сынок, атеист. Нет никакого развития и быть не могло. Технический прогресс придумал Дьявол, эволюцию — Дарвин, таблицу — Менделеев, а Научный коммунизм — Марк и Энгельс.
— Хотите сказать, что все это — полная ерунда?
— А ты не видишь? Вокруг посмотри.
— Но мы же вставали по утрам, чистили зубы, причёсывались, завтракали.
— Ну и что?
— Как, ну и что? Зачем это все?
— Сурков, — укоризненно посмотрел Иван Иванович, — ты же существуешь?
— Допустим.
— А где же твоя половина? Не надо усложнять. Если бы добро и зло были величинами зависимыми, спора бы вообще не состоялось. К тому же, как ты думаешь, откуда, что бралось?
— Как откуда? — не понял Сурков.
— Вот подумайте, молодой человек. Если гипотетически всего лишь на секунду забыть, где мы находимся, и только предположить, будто есть всему оборотная сторона, а они, по вашему убеждению, взаимосвязаны и взаимоисключаемы, что же тогда альтернатива жизни, если не смерть?
— А вы меня ответами не спрашивайте, — надулся Сурков, — собственные варианты не суйте.
— Так его, Сурков, — обрадовался депутат, — по рыжей еврейской морде.
Марк Гаврилович обиделся, но в полемику решил не вступать.
— Если вы считаете, что жизни должна быть альтернатива, — продолжал Сурков, — то необязательно это будет смерть. Её отсутствие, я имею в виду жизни, и так достаточная альтернатива. Каждый программист знает, что единица — это сигнал, а ноль — его отсутствие. Информация состоит из нолей и единичек, никто же не ищет альтернативы единицы в минус одном.
— Вот именно, Сурков, — потирал руки депутат. — Вот именно, потому что зло — это зло, а его отсутствие — есть его отсутствие. Отсутствие добра, зла не означает. Присутствие зла, совсем не следствие, что где-то творится добро.
— Думаете, есть маятники, которые раскачиваются в одну сторону?
— Нет, — согласился депутат. — Но ты же сам нашёл альтернативу жизни в её отсутствии?
— Допустим.
— А это значит, что должна быть смерть. Должна быть смерть после жизни, или, по твоим же рассуждениям, никакого смысла в жизни нет.
— Никакого смысла в жизни нет, если смерть отсутствует.
