Я люблю то, что недостижимо,То, рядом с чем я — соринка,А эти — идущие мимо, —Покупатели женщин рынка, —Для них я — белая орхидея,Которая выросла вдруг на пляже,О которой они мечтать не смеютДаже.Они умоляют, просят…Кто из них скажет «нет» — прекрасной?Солнце тонет. Пахнет смолами сосен.От заката вода стала красной.На мое песчаное ложеПена, журча, набегает,Но ее нагота моя не тревожит:Я слишком чиста нагая.«Новый Сатирикон». 1917, № 28.
Петербург
Тюль фиолетовый твои глаза укрыл,Вуаль тебя немного старит.На черном кружеве перилГорит закат багряной ярью;Нева печальна и строга,Лед Ладоги почуяв близкий.Как у гаремной одалиски,Хрупка, сильна твоя нога.Гранит, — и ты. Ты, — и туманы.Нет ни толпы, ни грубых слов.И синих теней изваяныВиденьяТихих островов.<…………………………..……………………………>Ты — и гранит. И я с тобой.Как прежде Петербург наш матов.Кто смеет оскорбить стрельбойБольную грусть его закатов?Как прежде призрачен и горд,Как прежде царствен без короны.На голых тополях вороныБерут задумчивый аккорд.Как прежде… Травы в брызгах мелкихХолодных, сумеречных рос.Как прежде… Но зачем на СтрелкеМальчишка с пачкой папирос?!«Новый Сатирикон». 1917, № 33.
Разве было
Опустелый теннис. Мокрые наседки.В желтых иглах сосенВсе дорожки парка.Разве было лето? Разве было жарко?Разве были встречи в розовой беседке?Осень.Хочется глициний, миндаля, магнолий,Ароматов сладких, знойных, небывалых.Я от зим и осеней устала,Я больна от мух, от комаров, от моли…Где весна не вянет?Где венчанный солнцем Пан не умирает?Я тоскую по Великом Пане,По земном, греховном, но чудесном рае.Я хочу луны, такой простой и старой,Бледных дам в душистых кружевах старинных,Удали, вина и песен под гитару,Бабушкиных сказок у камина.Пусть я буду в локонах и в шубке,Пусть меня увозит леший дедВ золотой карете из скорлупки, —Пусть мне будет восемь лет!«Новый Сатирикон». 1917, № 37.
Какая есть
Я не хочу, чтоб солнце красным называлось,Я разлюбила красное вино;Ты сделал, март, общедоступной алость,Общедоступное любить мне не дано.
