практически неразделимы, фотографии с Анной на Реке до сих пор занимают на моих стенах почётные места. Чувств не осталось, да и были ли они, кроме кратковременной, но нереальной силы страсти? Но ассоциации — живы, и их-то я и побаивался.
Боялся зря. Хорошо съездили. Даже одного крупного хариуса удалось поймать, хоть и извелись они практически в Реке. Угостить год назад Анну бутербродом с малосольным хариусом я так и не смог, а вот Ленку удалось. Были и нехоженые берега, и стены кипящей цветом сирени в развалинах заброшенной деревни, и хрустальной прозрачности погода, и поля ландышей до горизонта… Радуги, конечно, без которых ни одна наша поездка не обходилась. Удивительно — но были грибы, маслята и подберёзовики, растущие на тех полянах ландышей. И местный пьяный в сиську рыбак, бредущий по Реке с острогой. По пояс в ледяной воде, в два часа ночи, в десяти километрах от ближайшей жилой деревни…
Первой неправильность с ландышами заметила Ленка. Сначала то, что они необычайно крупные. Позже Антон обнаружил, что из них не удаётся вытащить стрелку. Как ни стараться. Стрелка, прочно приросшая к листьям. А вместо этого вытаскивается первая пара листьев из второй, недоразвитой, пары. Да-да, именно. Вторая пара листьев у ландыша. Год спустя мы, уже с Вероникой, привезли растения полностью и оттащили в Ботанический сад. Новый вид, правда, не состоялся, но новый эндемичный подвид — состоялся. Ландыш Елены. Так он теперь и называется.
Все-таки женщины, тем более женщины настолько особые, — существа невероятные. То, что происходило с Ленкой на скрытом от глаз заднем плане, было убийственно. Но понять это по её виду было невозможно. Сияющие счастьем глаза затмевали всё. Хотя то, что она периодически погружалась в раздумья, я видел. Спрашивал, что происходит. В ответ — молчание, счастливая улыбка, сверкание глаз. То есть, я все время чувствовал, что что-то не то, что что-то недоговаривается. Но ответы искал — только в плоскости между нами. И не находил. Несколько позже я узнал, что у Ленки завелись новые подруги, какие-то кришнаитки, с которыми она знакомилась на улицах. А много позже — я обнаружил, что Ленка в то время активно искала в Интернете новые знакомства со странной формулировкой «для дружбы»….
–
–
–
–
–
–
–
–
–
–
–
А ещё через неделю назревающий кризис разразился. Ленка, опять не сказав мне ни полслова, вдруг нашла возможность и устроила матери бунт. И опять временно победила. И опять — мы, как последние идиоты, успокоились, а мать начала поиск более действенных средств.
Ленка в пятницу утром ушла, предупредив, что вечером опять повезёт мать на дачу. А на работе её вдруг пробило на то, что среди коллег тоже есть интересные люди, что поиск новых друзей можно и на них нацелить… Тут же в курилке сложила компанию из них и кого-то из тех немногих старых друзей, которые от матери были спрятаны, для поездки к кому-то на дачу под Солнечногорск… Не знаю, что у неё происходило потом дома. Знаю только то, что для разборки с матерью она нажралась какой-то дури, по воздействию на организм — практически наверняка амфетаминового ряда. Скорее всего, утром добавила. Во всяком случае, когда в субботу в одиннадцать утра она позвонила и сказала, что на дачу не поехала, зато есть идея на другую дачу с компанией и шашлыками — я с трудом узнавал её голос. Как и с трудом узнал её саму в точке сбора. Бледное лицо, порывистые движения… Хлещущая во все стороны кипучая энергия. В кассу за билетами, в магазин за водой, на посадку в автобус, на пересадку в Солнечногорске — всё бегом и всё с такой скоростью, будто за ней голодный ягуар гонится. Поглощаемая литрами минералка. И — почти мёртвое лицо с отключённой мимикой. На даче было то же самое. Пока готовили стол, пока носили дрова — Ленка, практически ни слова не говоря, не имея ни одной эмоции на своём обычно очень живом лице, бегала как заводная и пришпоривала остальных. А потом…
Потом сели за стол, в ожидании шашлыка перекусили тем, что было с собой готового, выпили грамм по пятьдесят водки… Ленка встала и пошла в сторону туалета. Минут через двадцать я пошёл проверить. Ленки не было. Её не было нигде. Минут пятнадцать мы впятером носились по окрестностям, вопя во всю глотку и маша фонарями. Нулевой результат. Тогда я попросил всех не бегать пока, а сам бегом заложил большой круг, больший, чем пространство, которое мы успели затоптать. Уже упала роса, и след должен был быть виден. Не было следа. И вот только тогда заметили тот самый след, идущий в сторону от мощёной тропинки, которая к туалету. Ленка лежала в мокрой траве и спала всего метрах в восьми от костра. От прикосновения она проснулась, лицо уже было живое. Улыбнулась и, опершись на меня, прошла к костру… Извинилась, что на неё алкоголь даже в малых дозах именно так и действует, если на голодный желудок да с устатку… Ерунда, конечно. Как на неё действует алкоголь, я, слава богу, успел изучить, иное тут было. Больше не пила. Поела шашлыка, попила чаю. И тут её опять стало развозить. Она привалилась ко мне и начала шептать:
– Володя, мне сейчас очень хорошо. Бывают такие костры и такие компании, что становится хорошо. Тогда я могу напиться. Такие костры бывают опасны. Сейчас мне это напоминает костёр, который был у нас на привале на верховом туристическом маршруте по Уралу. Я туда ездила со своим мальчиком. Был хороший костёр, совсем как этот. Мой мальчик напился и пошёл спать. А я набралась примерно так же, как сейчас. А потом — инструктор группы, его звали Русланом, меня изнасиловал… Извини, Володь, мне опять надо в туалет, сейчас, три минуты...
И опять я нашёл её спящей в мокрой траве. На этот раз она от прикосновения не проснулась. Она не проснулась даже тогда, когда я нёс её на руках к дому. Даже когда в узкие двери её пришлось вообще втроём заносить. Она как будто окостенела. Ни руки, ни ноги невозможно было согнуть. Но на диване — размякла и мгновенно заснула уже обычным сном.
Всякие разные совпадения, как Вы, читатель, уже, наверное, поняли, — мой бич и одновременно мой конёк. В начале книги я немного написал о том кризисе, в который влетел из-за своей первой книги. Но за пять лет до того у меня был ещё один серьёзный кризис. Не столь глубокий, но неприятный. Тот самый пресловутый кризис среднего возраста. И вытащил меня из него один студент, который просто позвонил, пришёл, сказал — научи, сел читать книги и статьи, потом привёл друзей, потом стал просто лучшим другом, потом почти одновременно со мной тоже впал в кризис. И — погиб спустя четыре месяца после нашего с Ленкой знакомства на Красной площади. Виктором его звали, и про него уже немного было в нашей книге, в рассказе про неделю философских диалогов. Утонул он в трёх метрах от берега на глубине
