В девять вечера раздался звонок в дверь, и мне на шею кинулась Ленка, приговаривая, что до невозможности соскучилась! Следующую пару часов — были поцелуи, ужин, фотографии, обсуждение следующих путешествий. Я был до невозможности счастлив. Ленка тоже. Мы не могли друг от друга оторваться. Единственное, что напрягло — слёзы на Ленкиных глазах в тот момент, когда я ей показывал карту ещё более интересного путешествия. И слова, что это было бы воплощённой мечтой, «если ты захочешь ещё раз взять с собой такую стерву, как я»… Уже потом, задним числом, я сообразил, что то дикое возбуждение, в котором она пребывала, равно как и сильно суженные зрачки, — неспроста. Впрочем, не только зрачки. Глаза её опять сверкали и горели огнём, но это был уже другой какой-то огонь, незнакомый мне и пока непонятный.
И музыка… Во времена безоблачного счастья — мы с Ленкой каким-то чудом попали на концерт Кена Хенсли с симфоническим оркестром, который проходил в МДМ, причём на лучшие места. Концерт был потрясением. Новая композиция «The Last Dance» полностью затмевала им же написанную культовую песню моей молодости — «July Morning», также блестяще исполненную на том концерте. Неделю назад я купил новый альбом Кена, в котором эта композиция была и центральной и титульной. Его мы и слушали. Плавные трансформации мелодии, от баллады к року, через фортепианную сонату к тяжёлому року и далее к металлу, непредсказуемые смены ритма, стиля, тембров, интонаций, абсолютно неожиданная финальная часть… Но время — неумолимо шло к полуночи. Музыку пришлось приглушить. Наступало обещанное первое октября.
Вдруг погасшие глаза. Странная улыбка.
– Володь, а у меня к тебе просьба…
– Запросто. Какая?
– Володь, а постели мне, пожалуйста, спать в другой комнате.
– ???
– Да так вот. Просто я пришла сегодня чисто по-дружески. Знаешь, я ведь от тебя всерьёз тогда ушла и начала искать новую жизнь. Никто тебе и в подмётки не годился. По вечерам я кричала при маме, что я не могу без тебя, но я тебя ненавижу. Что ты для меня как наркотик, с тобой плохо, но без тебя — нельзя. И вдруг –две недели назад я нашла себе нового мужчину, и мне с ним хорошо.
Удар был сокрушителен. Чего угодно мог ожидать, но только не этого. Ещё пять минут назад она была счастлива со мной. Как и я. Несколько минут подряд я был настолько ошарашен, что не мог произнести ни слова. Сидел на диване, а всё счастье, всё настроение, все планы и идеи насчёт будущего, не говоря об уверенности в том будущем, появившейся в момент её прихода, сползали с меня клочьями, как отмершая и разложившаяся кожа у трупов в фильмах ужасов. Наверное, смотреть на меня было совсем страшно. Ленка, помолчав, спросила, может, если мне так неприятно её присутствие, ей лучше уйти? Я не ответил ни словом, ни жестом. Она села рядом на диван…
– Лен, как же так? Мы же договаривались, что если ты приходишь сегодня, то навсегда? Я ведь уже почти примирился с потерей, ты же видела — я не был готов к твоему приходу, не ждал…
– Не помню. Я должна была к тебе прийти. Я помнила только про первое число. Я не смогу жить, если ты исчезнешь из моей жизни. Вот я и здесь.
– Но ведь…
– Володь, пойми. Миша такой же разносторонний и талантливый человек, как ты, но он — полная твоя противоположность. Буквально во всём. Это второй человек в моей жизни, который меня устраивает полностью. Первый — ты. Сейчас я с ним, и останусь с ним. Но ты для меня — гораздо важнее. И я к тебе пришла как друг.
– Не понимаю.
– Поймёшь. А знаешь, как я с ним познакомилась? Не поверишь. В кафе. Я долго пыталась поговорить с Леной, посоветоваться, как правильнее к тебе вернуться. У неё никогда не было времени не то чтобы на встречу, но даже и на телефонный разговор. Два слова и пока-пока. А потом мы всё же договорились с ней встретиться в центре, в кафе посидеть. Она не пришла. Вот там с Мишей и познакомилась.
– Ну и что? Мы с тобой — вообще на Красной площади познакомились.
– Да, посмотри вот, неделю назад вторая Лена ко мне в гости наконец добралась и вот что она мне подарила!
Нашейного ношения горшочек с благовониями. Такие иногда носят всякие индуисты и прочие кришнаиты. А ещё — винтовые наркоманы. Дабы отбить специфический запах наркотика. Правда, последнее соображение пришло в голову уже намного позже. Очень намного. То есть о том, что это опять могут быть наркотики, я через какое-то, тоже немалое, время догадался. Но не мог понять, какие именно — с одним в её поведении не бьёт одно, с другим другое… Но чтобы винт… Винт был исключён заранее. У одного моего большого друга жена влипла с винтом, это были полтора жутких года, и то, что она смогла сняться, хоть и с серьёзным ущербом для психики, — очень большое везение. Я знакомил Ленку с ними, видел её впечатления. Что-что, а эту гадость она просто обязана была обходить за километр до конца своей жизни, в чём в чём, а в этом я был уверен на двести процентов.
Минут десять разговор продолжался приблизительно в этом духе. По содержанию. По форме — менялся. Тот новый огонь в Ленкиных глазах — горел ярче и ярче. В голосе начали появляться истерические нотки… Вдруг — фонтан слёз, первых слёз, которые я когда-либо видел на её глазах. Если не ошибаюсь, первых слёз, которые кто бы то ни было видел на её глазах за последние немало лет.
– Володь, ну как ты не поймёшь? Я не могу тебя терять! Ты — самый главный, самый важный человек в моей жизни! Я готова на всё, лишь бы сохранить тебя!
– А он?
– Да пойми же ты! Он — ненадолго. Недели через две я от него сбегу. Он — человек абсолютно пустой. У него огромное самомнение, он пытается заниматься всем и стать всем. Но на самом деле он ни на что не годится — как у него ничего не получалось, так и не получается и никогда не получится. Потому что на самом деле он пустое место. С тобой интересно, а с ним — очень быстро скука одолеет. И очень скоро я от него сбегу…
– Так ты же только что говорила, что он такой весь из себя интересный и талантливый?
– Ну да, такой и есть. Но абсолютно бестолковый.
– Знаешь, а возвращайся ко мне?
– Володь, но я же стерва… От тебя я тоже через две недели сбегу.
– Ты же говоришь, что я тебе нужен?
– Да, ты мне нужен. Я лучше умру, чем останусь без тебя. Но долго с тобой пробыть я всё равно не смогу.
– Почему?
– Ты не поймёшь.
– А попробуй объяснить? Может быть, пойму?
– Нет, не буду объяснять. Объясню лучше другое. Хочу, чтобы ты знал: я люблю и буду любить только тебя, ты был, есть и останешься самым важным в моей жизни; когда я пойму, что тебя совсем потеряла, я умру… Но к тебе не вернусь.
– Бр-р-р-р-р…
Постепенно начала вырисовываться некая система. Когда она говорила обо мне — слезы высыхали, глаза загорались, на лице появлялась мимика. Когда говорила о нём — глаза тоже загорались, но другим огнём, мимика на лице пару раз проскакивала, но слабая, в интонациях чувствовалась фальшь. Когда же разговор сносило на то, почему же она с ним, а не со мной, — лицо каменело, глаза тухли и ручьями лились слёзы. Разумеется, всё это кончилось совместной ночью. Самой феерической из наших ночей. Сначала она предупредила меня, чтобы я был особо осторожен, потому что у неё самый опасный день. Даже попыталась уговорить меня надеть презерватив, что никогда у нас не практиковалось. Постепенно, впрочем, предупреждение об осторожности растворилось и было забыто. Потом, потом, потом… Абсолютно всё было по-другому. Впервые я был столь же неутомим, как когда-то с Анной. Но взаимопонимания, такого, чтобы слова перестали быть нужны, чтобы каждый каждого понимал с полувзгляда, с полувздоха, с малейшего прикосновения, — всё равно не было. Даже того, что было у нас с Ленкой в нашу первую ночь, одну из самых невыразительных, — так ведь тоже не было. Не было и изощрённой фантазии. Была обоюдная
