Позвонил я второй Лене, попытался убедить, что её лучшей подруге нужна помощь. Та заявила открытым текстом, что как раньше ни мне, ни ей не помогала, так и впредь не будет. Потому как у неё такой жизненный принцип, что люди должны решать свои проблемы сами. «А как с тем, что ты у нас помощи просила и получала?» — «А так, что у вас одни принципы, а у меня другие». – «А как с тем, что она твоя самая близкая подруга?» — «Была». В общем — даже не стала отрицать своего предательства.
Ещё три пропитанных безумием дня. Опять заглядывала Наташа с подругами, чуть-чуть в другом составе и опять бестолково. Похоже, что она последовательно выполняла стратегический план предъявить мне всех своих знакомых девушек — вдруг хоть одна да сможет разорвать этот порочный круг. Пара друзей заглянули и в ужасе бежали… Вдруг — телефонный звонок. Звонила Кристина. Та, которая из начала романа. Первая ссора с которой вылилась в «незнакомство» с Ленкой. Девушка, проломившая стену моего кризиса и вернувшая меня к жизни. Первая девушка в моей жизни, которой удалось довести меня до микроинфаркта. Последнюю пару лет она изредка заезжала в гости в статусе просто знакомой.
Я предложил ей приехать. Нет, я не имел в виду ничего такого. Надо было выговориться. Может быть — попросить совета. Но нормального общения не получилось. Совета я от неё тоже не дождался. Выслушать — она выслушала. Но чтобы подумать и сказать что… Она была слишком занята. Занята тем, что рассказывала сама. Рассказывала три часа. Про свои проблемы. Про жуткий клубок из мужа, любовника, ребёнка и всяких домашних животных. Про то, как она добивалась от мужа, чтобы тот её отпускал к любовнику, своему лучшему другу. Про то, как она им предложила жить втроём; муж согласился, а любовник, сволочь такая, взял да и бросил её. Про планы мстить ему. Про взаимные подлости с коллегами на работе. Про мечты, оставшиеся мечтами. Про кормление семьи картошкой, которую друзья воруют из слоновника в зоопарке. Про дарение дочке вместо вожделенной кошки — поросёнка, от которого толку в доме больше, так как потом можно заколоть и на мясо пустить. Собственно, кончилось тем, что я высказал ей всё, что об этом думаю. Предельно открыто, предельно прямо и отнюдь не стесняясь в выражениях. Господи боже мой, и это — девушка, в которую всего четыре года назад я был влюблён до розовых соплей! Наверное, час мы ругались в самых последних выражениях. Разговор пошёл на злобу. Разговор пошёл на взаимные унижения.
– Слушай, а скажи честно, зачем ты меня сегодня позвал?
– Для того, чтобы поговорить. А ты что, иначе думаешь?
– Ага. Думаю, что тебе трахаться не с кем стало.
– И ты что, за этим и приехала?
– Но-но! Только попробуй! Отбиваться буду, а я сильнее. К тому же у меня месячные.
Последнее добавление — с гнусненькой такой ухмылочкой. Пакостливенькой. Гм… М-да… Однако… На этом — меня прорвало. Приподнял её за шкирку и начал говорить. Долго. Минут пятнадцать без перерыва. Второй раз в жизни я говорил женщине все те слова, которые ни один джентльмен не должен говорить ни одной даме ни при каких обстоятельствах. Что любопытно — говорил той же самой женщине, что и в первый раз. Тогда это для меня кончилось тем самым первым микроинфарктом в моей жизни. Сейчас – была твёрдая уверенность, что иначе нельзя и ничего страшного. Привык, наверное. Завершив свою мысль, я дотащил её до дверей и выгнал. С трудом удерживаясь от того, чтобы ещё и пинка прописать напоследок.
Закрыл за Кристиной дверь, минут пять сидел, остывая, курил, а затем — почему-то решил послушать музыку. Альбом, который я купил за пару недель до того, пару раз пытался послушать, но ни в текст, ни в музыку въехать так и не смог — не ложилось на душу и всё тут. А потому убрал подальше. Теперь же — вытащил и включил. Зачем — не знаю. Наверное, затем, что всякая музыка, которую понимаю, заточена под какое-то из знакомых мне настроений, а теперь, когда мозги были на грани закипания от страшного коктейля из любви, злобы, бессилия, отчаяния… Только что-то, ранее непонятое, могло сработать. Вот такое и достал. Вышедший месяц назад новый альбом Procol Harum, который «Wells on Fire».
Музыка заставила дрожать каждую клетку в организме, заставила каждый нерв вытягиваться в струну и звучать в резонанс. Мощные аккорды наносили физически ощутимые удары по всем чувствительным точкам. Тексты песен раскалёнными гвоздями протыкали душу насквозь. Контрапункты органа поднимали из глубин души неведомые ранее ощущения, активируя новые для меня уровни мышления. Я просто сидел и слушал. Не думая ни о чём. Всё прочее происходило где-то в подсознании. Курил сигарету за сигаретой. Пил одну чашку чаю за другой. Прослушав – включал опять. Второй раз… Третий…
Когда музыка стихла в четвёртый раз — я был избит, я был опустошён. Но теперь я твёрдо знал, что делать. Ясность мысли была поразительной. Я знал, что все слова, которые я несколько часов назад произносил в адрес Кристины, прямо приложимы и ко мне. В полной мере. Что я идиот. Что я сволочь. Что я слепой ишак. Эгоистичный подлец. Что Ленка в беде. В гигантской беде. Что всё, что происходило, — имеет ответ не в Ленкиных раздумьях и решениях, а в каких-то внешних, неизвестных мне причинах, а Ленка отчасти не понимает, что происходит, а отчасти – понимает, но не видит выхода и до дрожи в коленках боится меня во всё это впутывать. Что её нужно спасать, а не выбрасывать из головы. И даже не думать о том, что происходит сейчас. Это не имеет значения. Не думать о том, что происходило ранее. Это также не имеет значения. Отсечь прошлое. Отсечь настоящее. Строить будущее, и только его. Менять всю жизнь и Ленке и себе. Менять самого себя. Менять её. Не давать ни малейшего повода задумываться о прошлом, о том, что нас растащило в разные стороны. Построить такую жизнь, в которой было бы исключено любое внешнее влияние на наши отношения. Включить все резервы, не хватит – найти новые. Не жалея сил ни своих и ни чужих, сделать так, чтобы вся наша дальнейшая жизнь была ежеминутно наполнена Интересным. Не оставить ни минуты, ни секунды на то, чтобы усомниться в правильности происходящего. Ленка хотела, чтобы у меня возродилась та энергия, которая в той давней пещерной эпопее имела место быть? Замечательно. То есть — чорта с два. Будет десятикратно бoльшая. Тогда я одну гору своротил – сейчас придётся десять, и я это выполню. А сейчас мне надо сделать так, чтобы у меня не было обратной дороги от принятых решений. Чтобы любому, при первом же взгляде — было видно, что я новый человек. Чтобы это было правдой. Если Ленка это увидит, если я смогу сделать так, чтобы она это увидела, — я её спасу. Если спасу — ура. Не спасу — не будет мне прощения. Да и жить, наверное, не смогу.
Всю ночь я не отходил от телефона. Звонил во все концы страны, звонил за границу. Вытряхивал из постели людей, общение с которыми прервал много лет назад. Договаривался. Договаривался о том, что мы с Ленкой будем делать в каждую минуту следующих двух лет. Об исследовательских экспедициях во все те места, которые жили в её мечтах и в которые я не успел её свозить. Договаривался о работах, которые я выполню, о переизданиях, которые я ранее запрещал. О выставках. О концертах. Договаривался с врачами, которые меня поставят на ноги сейчас и подтянут в дальнейшем. С аптекарем, который привезёт мне через час жуткую химию, предложенную одним светилом экстремальной медицины, которая должна была обеспечить мне возможность выполнить завтра всё намеченное, но при этом не загнать в гроб. Словом — занимался массой вещей, для меня несвойственных, если не сказать что совсем невозможных. К утру все два ближайших года были поминутно распланированы да и финансово обеспечены. Я не знаю во всей истории географических исследований более насыщенной и интересной программы, чем получившаяся.
Собственно, подсознательно я, вероятно, понимал уже почти всё. И про наркотики — потому и такая программа действий получилась, что слезть с винта можно только мобилизовав все внутренние поплавки, сколько их есть у человека. И про то, что именно происходило. И про то, что за всем стояла Ленкина матушка. Что Ленка, поняв, что подсела на наркоту, и увидев, что от этого своего нового любовника ещё и неминуемо залетит, начала дёргаться. Что не кто иной, как матушка, которая считала Михаила, представленного ей многообещающим журналистом, хорошей партией для Ленки, увидев эти дёргания, сама и предложила Ленке, раз уж потенциальным мужем она теперь обеспечена, восстановить меня как любовника, поехать на ночь ко мне, а она прикроет. Что Ленка увидела в этом шанс сорваться. Если вдруг забеременеет не от него, а от меня. Что всё дальнейшее объяснялось тем, что Ленка скорее всего сама не знала, от кого ребёнок. И жутко боялась матушки. Единственное, чего я всё же не понимал, даже на подсознательном уровне, — так это того, что есть третий фактор влияния, и имя этому фактору — Ленкина психика. А ещё у меня были слишком оптимистические представления на предмет возможных пределов подлости человеческой.
