сказал я и, пристально глянув деткам в глаза, отошел от окна.
— Ты в самом деле кого-то видишь или разыгрываешь меня?
— Конечно, разыгрываю, — улыбнулся я и сел за стол. Не буду же я ей объяснять: кто, где и в чем, потому что главного я все равно не знал зачем?
Я укусил огурец и замер вместе с ним во рту, глядя, как на кухню входят двое тех самых, что орали на меня из песочницы.
— Как здесь тесно, — сказала девочка, капризно хмыкнув.
— Да уж, с новыми домами не сравнить, — по-деловому ответил ее спутник, оглядевшись. У меня было ощущение, что нас с Василисой они явно не замечают, впрочем, Василиса их тоже не видела.
Осознав это, я закрыл рот и даже немного пожевал, чтобы не привлекать внимания хозяйки дома, и ожидая последствий вторжения. Тем не менее, она заметила тишину, исходящую от меня.
— Почему ты так плохо ешь?
— Да так, задумался о своем, — улыбнулся я, наблюдая, как мальчик достал из раковины топор для рубки мяса и стал им бить по своей руке. Топор взлетал и с гнусным чваканьем опускался на руку. Образовалась целая лужа крови, а рука, в конце концов отрубленная, упала на пол. Если бы я знал, как на все это реагировать, может быть, и заорал бы что-нибудь вроде: «Стой! Что ты делаешь?», — но я так и сидел, глупо улыбаясь и медленно пережевывая куриную ногу.
Между тем кровь, как вода из шланга, покидала тело мальчика и быстро заполняла комнату. Спасало меня только одно ощущение: я не верил происходящему, мне казалось, что это какой-то дурацкий спектакль. Кроме того, через пару минут стало ясно, что столько крови, сколько вытекло из тела ребенка, просто не могло там находиться. Правда, когда кровь достигла моих щиколоток, есть почему-то расхотелось.
Василиса отметила это обстоятельство вопросом:
— Тебе нехорошо?
— Нет-нет, все в порядке. — Я попытался стряхнуть с себя наваждение и для отвода глаз начал пожирать пищу, которая то и дело норовила выскочить обратно.
Девочка, стоявшая все это время за моей спиной, у окна, и наблюдавшая за происходящим с сократовским спокойствием, сказала:
— Ладно, Пернатый Змей, хватит. Он все равно тебе не верит.
Кровь перестала течь, мальчик пожал плечами, поднял свою руку и поставил ее на место. Линолеум снова был у меня под ногами, но дети не исчезали.
— Маша, как ты думаешь, — заговорил Пернатый Змей, — что он о нас думает?
— А он вообще не думает, — усмехнулась девочка, — у него в голове только Кольский и Лаврентьев. Других вариантов нет.
— Кольский? Интересно. — Мальчик подошел ко мне вплотную и посмотрел прямо в глаза. Как я усидел на табурете, не знаю, но я плыл и плыл по комнате, стараясь в то же время удержаться от рвоты. Перед глазами пронеслись пирамиды, Евдокимов, озеро крови в подземелье, и я снова оказался на кухне.
— Фу! — не выдержал я, шумно выдохнув воздух.
— Ты чего? — тревожно спросила Василиса.
— Голова закружилась.
— Может, тебе лечь?
— Нет-нет, уже прошло.
Детки исчезли. Я вскочил и посмотрел на улицу — никого. Сел за стол и сидел некоторое время, закрыв лицо руками.
Василиса постучала вилкой о тарелку и сказала голосом прокурора:
— Ну хватит, рассказывай!
Я отнял руки и задумчиво посмотрел на нее.
— Угу, я расскажу, но только ты не поверишь.
— А чему из того, что ты рассказывал до сих пор, вообще можно верить?
— М-да, — я почесал за ухом и усмехнулся, — верно! Я бы не верил.
— Так что рассказывай!
Сбиваясь, то и дело показывая, кто где стоял, я рассказал Василисе, что произошло. Несколько раз она задавала вопросы: «Как она его назвала?», «Настоящая кровь?», «Маша?».
Потом подытожила мой рассказ:
— Знаешь что! Ведь Пернатый Змей — это имя человека, который по легендам американских индейцев дал им знания, сельское хозяйство и новую систему общественного строя. Он почитался у них выше многих богов. Кецалькоатль!
— А Маша — это, конечно, Марья-искусница или Марья-царевна, — саркастически заявил я.
— Этого я не знаю. — Василиса покачала головой. — Но происходящее сильно смахивает на бред.
— Царевны, царевичи, боги, мессии — здорово, черт возьми! Если сейчас появится Христос, я не очень удивлюсь. Только, — поморщился я, — крови я не люблю.
— Зато она тебя очень любит.
Я подумал над ее словами и ответил:
— Действительно! Очень любит! К сожалению!
4
— Женя, что тебя беспокоит? Говори, не стесняйся! — Игорь Юрьевич Лаврентьев тяжело восседал в своем рабочем кресле и поглядывал на Кольского из-за очков. Тот, пытаясь разобраться с голосом, который преследовал его во время свидания с Анжелой, начал издалека:
— Давно не виделись, Игорь Юрьевич. Вот я и решил заглянуть.
— Да ладно-ладно. Можно подумать, что я тебя недавно знаю. Станешь ты меня дергать просто так, — усмехнулся тот, — говори уж, с чем пришел?
— Мне нужно разрешение на ликвидацию еще одного человека. — Евгений Дмитриевич вытащил сигарету, положил ее в рот, но не прикурил. В кабинете Вице-премьера курить было нельзя.
— Рассказывай!
— Это секретарша Евдокимова, — произнес Кольский, ожидая маленького взрыва, который и воспоследовал.
— Что ты говоришь? Не понял! — Встрепенулся Игорь Юрьевич.
— Как, — разыграл удивление Евгений Дмитриевич, подкладывая маленькую мину спецслужбам, — вам еще не доложили?
— А что случилось-то?
— Евдокимов мертв, Игорь Юрьевич!
— Хо-хо! — удивленно произнес Вице-премьер и надолго замолчал, перетирая мысли своими полными губами.
Минуты через четыре он сделал в сторону Кольского жест и милостиво разрешил:
— Да ты кури, Женя, кури, — что означало серьезность полученной информации.
Кольский порой задумывался над тем, а не захватить ли с собой на аудиенцию кирпич, чтобы в те моменты, когда его шеф брал паузы, можно было, отсчитав минуту — больше по мнению Евгения Дмитриевича думать было просто неприлично! — бить того по голове, и так каждый раз.
Но закурил он с удовольствием. Была смутная надежда, что хоть это обстоятельство повлияет на скорость мышления Лаврентьева. Не повлияло.
Через три минуты Игорь Юрьевич сподобился на очевидный вопрос:
— Кто убийца известно?
— Кудрин.
