не осталось. Димулек приедет в субботу не раньше четырех. Значит, сегодня не имеет смысла готовить к встрече разносолы, мы с ребятами обойдемся содержимым холодильника. Ужин наверняка будет поздним.
Я с удовольствием носилась по квартире, перепрыгивая через кошек и создавая эффект присутствия в квартире большой толпы. Славка, заявившийся со свидания около двенадцати и просидевший на кухне у телевизора до трех часов ночи, никак не хотел верить в чудодейственное утро – не мог разлепить глаза. Аленка порхала мотыльком, ее голос был слышен повсюду. И этим голосом она с удовольствием перечисляла все недостатки братика, из-за которых, по ее мнению, Славкиной девице немедленно следовало оборвать с ним все контакты. Но даже это обстоятельство не могло заставить Славку оторваться от подушки.
– Сама такая, – время от времени бурчал он, высовывая нос из-под одеяла.
– Какой замечательный торт! – заорала дочь, убирая в пакет остатки черного хлеба.
Через полминуты сын был на кухне. Вполне вменяемый, чтобы сразу понять – его надули:
– Ну спасибо вам, ребята, за любовь, за ласку! Можно считать, день с утра не задался. Сделайте хоть какой-нибудь бутерброд.
– Нельзя быть таким сладкоежкой. К старости сахарный диабет заработаешь.
– Это у меня проклятое наследие. Мамочка крепкий фундамент заложила. В тебе, Ленка, оно тоже сидит. В магазине от стенда с коробками шоколадных конфет не оторвать. Глазки затуманиваются, ручонки дрожат, ножки не держат. Дай волю – все бы понадкусывала!
Перепалка за столом разгоралась, как утренняя заря. А у меня из головы не шли слова сына. Про проклятое наследие.
В три часа мне на работу позвонила Наталья. Она была настолько взбудоражена, что несла какую-то ахинею, из которой я поняла только одно – мне следует бросить все дела, одеться и немедленно вылететь на улицу, где она ждет меня на своей «Шкоде». «Ставрида» была на подхвате у Лешика. Подняться ко мне подруга категорически отказалась.
Гонимая неприятными предчувствиями, я слишком поспешно последовала ее указаниям. В результате пришлось вернуться, чтобы сменить туфли на сапоги. И ведь подумала – пути не будет.
Наталья перехватила меня на проходной – не в силах была переживать полученную новость в одиночестве. А она того стоила.
В начале третьего подруга прозвонилась в справочную больницы, чтобы узнать, как чувствует себя Дашковская из кардиологии. И получила странную информацию: сведений о состоянии здоровья Дашковской из отделения не поступало. Все справки у врача. Наталья предприняла еще две попытки, чтобы получить хоть какое-то разъяснение услышанного. И получила: ее обозвали телефонной террористкой, глухой на оба уха и дамой без совести.
Сидевшая рядом Полинка чуть со стула не грохнулась, предположив, что у Натальи намечаются новые похороны и на всякий случай заметила – пора бы и совесть знать. Сколько можно отпрашиваться с работы раньше времени?! Поневоле напрашивается вывод, что знакомые Натальи Николаевны идут на все, лишь бы за Наташку другие горбатились.
Подруга, которой и в голову не пришло подумать о такой причине отсутствия сведений о состоянии здоровья Людмилы, как отсутствие здоровья в принципе (какое уж там здоровье у трупа!), в отличие от Полинки, со стула навернулась. А все потому, что в состоянии сильного душевного волнения с него вскочила, сделала пару шагов вперед, шаг назад и села на самый краешек… Наталью под рукава дубленки проводили до самой машины. Заведующая отделением взяла с нее слово, что она будет держать себя в руках. Все мы смертны…
Меньше минуты мне хватило, чтобы сообщить шефу: у меня очередная душевная травма. Он был крайне поражен, но только тем фактом, что у меня есть душа. И посоветовал вывернуть ее наизнанку, простирнуть и хорошо просушить. Поскольку она у меня черная, в темноте ее не видно. Я ему испортила личную жизнь, лишив возможности через полчаса встретиться с женщиной мечты.
– С женой, что ли? – наивно поинтересовалась я у Макса. – Так я у нее мигом попрошу прощения. – И схватилась за телефонную трубку.
– С-с ум-ма сош-шла?! – прошипел шеф, с усилием вырывая трубку из моих рук. Зря. Я бы ее и добровольно отдала, а так он от усилий шарахнулся с трубкой об стол, обеспечив себе довольно большое свободное пространство за счет слетевших на пол документов. – С женой! – не успокаивался Макс, ползая вместе со мной по полу и собирая бумаги. – Разве жена может быть мечтой? Жена – это суровая реальность. Если она, конечно, не чужая жена. Ладно, иди. Одной мечтой больше, одной меньше.
Я невольно выпрямилась. Если бы не дефицит времени, сказала бы ему… Да что бы я ему сказала?! Макса не переделаешь. И как это в нем одном уживаются уникальный специалист с математическим складом ума и рядовой бабник?! А главное, как со всем этим уживается его жена? Ее ежовые рукавицы без конца приходят в негодность. Мне всего этого не дано понять. Поскольку эта пара, несмотря на бесперебойное извержение взаимных упреков, жить друг без друга не может.
По дороге к больнице мы с Наташкой перебрали все мыслимые и немыслимые варианты того, что могло случиться с Людмилой. Остановились на двух – ее куда-нибудь перевели. Морг исключили сразу – это уж слишком. Второй вариант нравился больше – сидящая на справках «квашня» уронила очки в унитаз, а невооруженным глазом читать не умеет.
Разделись мы прямо в машине. Наташка осталась в рабочем белом халате и, чтобы я не выделялась из нашей общей массы, протянула мне такой же. Для начала прошли в справочную. Опасения подтвердились – из окна на нас смотрело строгое круглое лицо полной женщины, больше похожей на повара, и подслеповато щурилось. Однако никакого сопротивления нашему желанию переговорить с лечащим врачом больной Дашковской она не оказала. Просто уточнила в отделении, на месте ли Евгений Борисович и, получив положительный ответ, молча выписала пропуск. Один! Не очень расстраиваясь, второй мы тут же купили у охранника.
Евгения Борисовича мы нашли в ординаторской. Выглядел он, как человек, замученный тяжелой неволей. Медсестра предупредила, что двое его коллег болеют и он, отдежурив ночную смену после вчерашнего рабочего дня, вынужден был очень напряженно работать и сегодня. Предупредить его о нашем визите она не рискнула.
Наташка решительно постучала в дверь кабинета, никто не ответил. Тем не менее мы вошли. Врач сидел за столом и был очень занят – оформлял истории болезни. На нас взглянул мельком и жестом приказал сесть на диван и не мельтешить перед глазами. Мы ему не мешали, потихоньку изучая кабинет и с тоской поглядывая на изрядную кипу историй болезни, лежащих у него с правой стороны. Путь на левую сторону у них был длителен и тернист. В процессе перекидывания очередной истории одного больного к готовым произведениям был задет бутерброд, лежащий поверх бокала то ли с чаем, то ли с кофе. Бутерброд оказался законопослушным и шлепнулся маслом вниз, оставив неизгладимый след на только что отработанном материале. Евгений Борисович чертыхнулся и с брезгливым выражением лица, схватив подпорченную «историю» с бутербродом, попытался смахнуть его в стоящую где-то под столом мусорную корзинку. Бутерброд не поддавался и цеплялся за «историю» всем своим маслом. Но силы были не равны. Врач окончательно озверел, выдвинул корзинку из-под стола и как следует встряхнул над ней папочку. Бутерброд отклеился и, сделав кульбит, шлепнулся мимо корзины на пол. Опять-таки по закону – маслом вниз. Мне показалось, что Евгений Борисович готов наступить на него ногой и долго-долго топтать.
Убедиться в правильности своего предположения мне не дала Наташка. Метнувшись к месту приземления бутерброда, ловко отодрала его от пола, вытерла остатки масла одноразовым платком и спокойно села на место.
– Здравствуйте! – сказал нам Евгений Борисович. – Горляеву я все равно переводить к себе не буду. Даже по указанию заведующего отделением. Мешаю – могу уволиться. Свято место пусто не бывает.
– Вам виднее, – равнодушно согласилась Наташка. – Лично нам все равно, переведете вы Гуляеву или не переведете…
– Горляеву, – поправив Евгений Борисович, кашлянул в кулачок и сел. – Ну так…
– Мы по поводу Дашковской Людмилы Станиславовны. Видите ли…
– В том то и дело, что не вижу! – вскипел вдруг врач, и мы слегка струхнули. – Два дня ее не вижу! Укатила ваша Дашковская в неизвестном направлении на каталке вместе с капельницей! Гм… Гм…
