– Огней так много золотых на улице Панкратова! – неожиданно заорала Наташка, сбив меня с очередной умной мысли. На единственной улице светился только один фонарь и тот где-то в самом конце. Там же светились жизнью и светом окна трех коттеджей. Первые два дома перед домом Людмилы стояли темные и нахохленные. Хозяева приезжали только летом. Подъехав поближе, увидели свет и в доме Совкиных. Очевидно, Вера Семеновна была дома. Решили сначала зайти к ней, жалко было держать Фимку в машине. Ей, бедняге, еще предстояло посидеть в гостях у Маринки.
Кнопку звонка мы не нашли и просто постучали в окно. Метнулась чья-то тень, занавеска откинулась, и мы увидели удивленное лицо Веры Семеновны. Открыла она сразу и растерянно засуетилась, не зная, что с нами делать. Чтобы она не мучилась, сразу предупредили, что на минутку – узнать, как там Гриша.
Вера Семеновна – худенькая женщина лет пятидесяти с роскошными темно-русыми волосами, слегка тронутыми сединой, вдруг закрыла лицо ладонями и горько заплакала. Мы толком и не поняли, откуда выскочила очень похожая на Гришку девочка (вчера впопыхах их и не разглядели) и прильнула к матери, пытаясь уговорить ее успокоиться.
Переглянувшись, мы без приглашения уселись на табуретки, не зная, что делать. Язык не поворачивался высказывать соболезнования. Наташка, не глядя, то поднимала пакет с передачей с пола к себе на колени, то стягивала его назад, пока не бросила там окончательно и не заревела в голос. При этом так зашлась в рыданиях, что легко переплакала Веру Семеновну. Я закрыла глаза и почувствовала, что моей душе становится тесно в моем теле из-за несправедливости, творящейся в этой жизни. В голове отчаянно звенели колокольчики. Гришку было нестерпимо жалко. Больше всех. Получалось, что именно мы его подставили. Именно из-за нас он погиб.
Кажется, моя душа слишком увлеклась самобичеванием и окончательно забыла про бренное тело, в результате чего оно вольготно расположилось на чистом крашеном деревянном полу. Но очнулась я, хоть и от мерзкого запаха аммиака, но в прекрасной обстановке! На стареньком зеленом диванчике, куда, как все меня уверяли, я дошла почти на своих ногах – они лишь слегка волочились следом за телом… И Вера Семеновна, и Анечка, и Наташка были с заплаканными лицами, но радостно улыбались. Я решительно закрыла глаза – только глюков мне не хватало!
– Дайте сюда ватку с нашатырем, сейчас окончательно оклемается! – решительно сказала Наташка.
Я моментально прозрела. Подруга – самый страшный глюк, который может привести в чувство. Слава богу, пока по физиономии не бьет.
– Я же говорю, оклемается! – победоносно заявила она. – Аннушка, поставь чайничек. Вера Семеновна, мы без претензий. Знавали всякие времена. У нас, кстати, свои сухарики есть. Можно Гришину передачу растормошить. Все равно ему пока нельзя, а потом мы еще привезем… Ир, давай вставай потихоньку. А то я уж испугалась, что тебе хуже, чем Гришке.
– А-а-а… разве мы не его оплакивали?
Я с трудом воспринимала резкую перемену обстановки.
– Как не его, его, конечно. От радости. Прикинь, как ему повезло! Голова крепкая оказалась. Причем и в районе лба тоже. Ну там ему коробка с гвоздями смягчила падение. Ряд гвоздей так на лбу и нарисовался! Только крови много потерял. И сотрясение мозга сильное. Придется помучиться головной болью. А еще жалуется на сильную тошноту и шум в голове. Ему даже полумрак обеспечивают.
Вера Семеновна, поняв, что мне полегчало, побежала накрывать на стол.
Наташка перешла на шепот:
– Вера очень стесняется. Я так поняла, у них дома шаром покати. У тебя с собой деньги есть?
– Да, около тысячи…
– Я возьму из твоей сумки, отдам Вере. Скажу, что Милка прислала в счет долга…
– Ну, конечно, возьми… Что-то у меня в голове гудит…
– Этот гудок – сигнал к чаепитию. Думаю, что пообедать ты не успела. Целый день на нервах, а они слабее ног. Сейчас Алексею позвоню, что мы уже опять нервничаем из-за его отсутствия. Ты не помнишь, во сколько я ему звонила?
– Н-не помню. Мы не опоздаем к Маринке? Мне хотелось бы кое-что выяснить у Веры Семеновны.
– Давай в следующий раз, а? Когда посвободнее будем. А сейчас просто чайку попьем. Еще ведь и Фимку забирать… А то Лешка приедет, начнет возмущаться – у него, как всегда, мало времени.
Нам повезло. Вера Семеновна с Аней вызвались нас проводить. И чем ближе мы подходили к Милочкиному дому, тем неприятнее становилось. И чем неприятнее становилось, тем громче переговаривались мы с подругой. Особенно у дверей новостройки. Темный дом казался сборищем нечистой силы, которая в ожидании нас радостно потирает ладони. Напряжение немного спало, когда завернули за угол – к проторенному входу в жилую часть дома.
«Бедная Фимка, сидит одна в темноте и одиночестве», – подумала я, представив себя на ее месте. Вот только телом никак не вписывалась на кухонную полку, где кошка чувствовала себя в безопасности. Даже мысленно с нее падала.
У входной двери на террасу на всякий случай оставили Аннушку. Вдруг подъехавший Лешик заблудится и начнет аукать.
Все страхи привычно отступили, как только включили свет. Все-таки у Милки хороший вкус. Переступаешь порог дома и попадаешь в царство домашнего уюта. Только не очень жилого. Но еще вчера он вообще казался угрюмым притоном несчастий. Сейчас же по нему хочется ходить в пуховых носочках. Обязательно белых. И в мягком белом свитерочке. Джинсы можно особо не выбирать, просто какие-нибудь старые, потрепанные и мягкие. Кстати, почему-то в доме холодновато. Отсюда и мысли о белом теплом свитерочке, носочках… Неужели так выстыло за вчерашний вечер из-за приоткрытой двери в пристройку?
– Фимочка-а-а! – засюсюкала Наташка. – Где ты, наша де-е-евочка?
– Вообще-то она мальчик, – внесла уточнение Аннушка, которой надоело стоять на холоде, подпирая дверь.
– А я-то все думаю, почему она такая бестолковая? Ну это дела не меняет. Все равно ее забирать надо. Ириша, пойди, посмотри в комнатах, а я в местах не столь отдаленных пороюсь. Может, застряла где?
Вера Семеновна с Анютой, как почетный караул, остались стоять по обе стороны двери. Я направилась в холл, ведущий в комнаты, удовлетворенно отметив, что дверь в строящееся помещение плотно закрыта. Почему же тогда так холодно?
Сделав пару шагов, я приостановилась, начиная догадываться о причине холода – в доме уменьшили или совсем отключили отопление. Нет, скорее всего, уменьшили. Совсем отключать нельзя – зима, трубы полопаются. Хотя если в них какой-нибудь антифриз… Но на всякий случай надо посмотреть газовую колонку…
Двери Милочкиной спальни и бывшей комнаты ее матери были аккуратно закрыты. Все это навело меня на мысль, что Фимку искать бесполезно. Верный кот отправился следом за своей хозяйкой. Вчера в сумятице мы оставили все как есть – двери нараспашку. Закрыли только ту, что вела из коридора в новостройку. Милиция долго осматривала помещение и внесла свою лепту в неразбериху.
Я открыла дверь в Милочкину спальню. Хаос, конечно, присутствует, не без моей помощи – вчера передавила на полу всю Милкину косметику. Но я точно помню, что ее платяной шкаф был закрыт. А сейчас он нараспашку. Весьма небрежно разбросаны какие-то вещи. На нашествие воровского содружества не похоже. А похоже… Похоже на то, что Милка зря времени не теряла. Каким-то образом ухитрилась тайком заехать домой, взять кое-что необходимое, в том числе Фимку, и опять удрать. Если она взяла Фимку, значит, у нее есть «крыша» над головой, и это радует. Радует и другое – ее не похитили из больницы силой, не взяли в заложницы. Какой же похититель будет выполнять дурацкие требования своей пленницы – немедленно привезти ей любимого кота и шмотки.
Пятясь задом, я вышла и закрыла за собой дверь. Из кухни доносился Наташкин голос, клеймящий позором нечистую силу, сожравшую у Фимки весь запас корма вместе с упаковкой. Не успела я выйти, как она накинулась и на меня:
– Ирка, ты вчера открывала новую упаковку с «Вискасом», куда ты ее дела?
– Ой, я ее куда-то швырнула с мыслью о том, что нельзя такими вещами разбрасываться. А ее, наверное, уже нашли и унесли… И вообще, не ищи Фимку. Она ушла.
