— Савва, привет! Это Валерий Морозов. Не забыл еще такого?
— Валерка, привет! — У Саввы Николаевича от приятной неожиданности разгладилось лицо, на губах появилась блаженная улыбка. — Сколько лет, сколько зим, — настроился было на длительную беседу Савва Николаевич, но Валерий решительно его перебил. По всему было понятно, что у того очень важное дело.
— Савва, ты извини за поздний звонок и что перебиваю, но дело срочное. Мне только что звонила матушка Серафима из Пскова, она умирает в обители! Не знаю, что и делать!
— Не понял тебя, Валера. Какая матушка, в какой обители? И почему во Пскове? Ты что, там сейчас?
— Да нет… Это ты не понял. В общем, длинная история… Ты же знаешь, я верующий. А с матушкой Серафимой мы познакомились на Мальте года три назад. Я приехал с делегацией из Санкт-Петербурга, она из Пскова, там и пересеклись. Сейчас она сильно заболела. У нее температура под сорок, боли в груди, лежит, ходить не может. Вызвала «скорую», та приехала, сделала укол, но в больницу не взяли! Говорят, у нее нет страхового полиса и она не гражданка России. У нее паспорт еще советский… Она раньше жила на Украине… Ну, ты сам знаешь, русских стали притеснять, церковь тоже. В общем, подалась она в бега: приехала в Россию, тут по монастырям пошла, пока не прибилась к Псковскому женскому монастырю.
— Валера, ты же тоже врач, знаешь законы. Никто и никому не вправе отказать в срочной медицинской помощи: есть паспорт или его нет, есть гражданство или нет.
— Савва, да знаю я все… Но ты что, на другой планете находишься? У нас законы действуют только на бумаге. Скорую ей помощь оказали, но в госпитализации отказали….
— Ладно, Валера, не обижайся! Чем я могу быть полезен тебе сейчас, среди ночи?
— Савва, но ты же авторитет! Позвони псковским коллегам, пусть возьмут на лечение матушку Серафиму. Иначе сам понимаешь — прогноз неблагоприятный.
— Хорошо, хорошо, завтра с утра отзвонись. Попробую вмешаться. А может, ее в мою клинику перевести? Она сможет до нас добраться?
— Шутишь, Савва. Она сейчас в тяжелом состоянии, потом, возраст у нее уже не юношеский.
— А сколько же ей лет?
— Восемьдесят шесть…
— Валера, ты шутишь?
— Нет, серьезно. Серафиме восемьдесят шесть, но больше семидесяти ей никто не дает.
— Да… — только и ответил Савва Николаевич. Он привык к нестандартным поступкам своего студенческого друга Валеры, но чтобы вот так, среди ночи, проявить заботу о древней старушке… Это что-то новое. — Валера, ты слышишь меня?
— Да, да, Савва, слышу…
— Я сейчас же попробую связаться с областной больницей во Пскове, попрошу коллег принять бабулю на лечение.
— Она не бабуля, Савва! Она матушка Серафима, — ответил на том конце провода его друг.
— Извини, не хотел обидеть матушку Серафиму и тебя.
— Вот это было бы замечательно, старик. — Валерка назвал его так, подчеркнув их студенческое братство, когда юного, не по годам рассудительного Савву все звали стариком. Не кликуха, как сейчас у братвы за колючей проволокой, а такое милое и ласковое признание его персональных заслуг перед сверстниками.
Савва Николаевич заулыбался…
— Хорошо, тогда договорились. Я позвоню во Псков, потом перезвоню тебе. Идет?
— Идет!
— Ну тогда не прощаюсь.
Савва Николаевич положил трубку телефона и пошел в кабинет искать свою записную книжку с номерами телефонов. На столе в идеальном порядке были разложены книги, журналы, подшивка «Медицинской газеты» и всевозможные документы. Савва Николаевич присел в кресло.
— Где-то она здесь. Вчера я звонил в Уфу, искал номер профессора Малиева Рифата Мусатовича, давнего, еще с семидесятого года, знакомого по совместной научной работе. Господи, сколько же времени прошло, без малого сорок лет! Да, интересное было время: платили гроши, а интерес к науке был огромным.
Себе Савва Николаевич этот феномен объяснял просто — для их поколения главным было дело, а все остальное второстепенным. Так их воспитали родители, а это на всю жизнь… — Ах, вот она. Он нашел телефонную книжку под стопками исписанной бумаги.
— Так статью и не закончил, а пора бы… Времени в обрез, — как бы в оправдание себе сказал Савва Николаевич. — Не оправдывайся, меньше ерундой занимайся, вот тогда и останется у тебя времечко, — ответил он себе же. — Так, значит, буква «П»: Петербург, Пущино, Париж, а вот и Псков, главный торакальный хирург Яцков Геннадий Харламович. Ну, Харламыч, держись! Сейчас я выведу тебя из сонного состояния. — И Савва Николаевич стал набирать номер телефона своего коллеги во Пскове.
После нескольких звонков он услышал вполне звонкий и совсем не сонный голос Геннадия Харламовича:
— Слушаю, алло… Кто там? Говорите…
— Привет, Харламыч! Это я, Савва Мартынов.
— Савва Николаевич, ты. Привет, привет! — словно бы и не удивился столь позднему звонку его коллега. — Ты что, по делу или решил со мной поболтать? — весело проговорил мужчина.
— По делу, Харламыч, по важному делу…
— Говори, слушаю.
— У вас во Псковском женском монастыре матушка Серафима тяжело заболела. У нее что-то там с легкими. Выясни, помоги. Забери ее как можно скорее к себе…
— Матушка Серафима, говоришь, — засмеялся Геннадий Харламович. — Красивая?
— Кто?
— Ну, матушка твоя, Серафима?
— Харламыч, я ее в глаза не видел.
— Так что же ты за нее так хлопочешь, среди ночи мне звонишь? Это хорошо, что я еще спать не ложился — с рыбалки вернулся, припозднился… Я сейчас в отпуске. Приезжай, Савва, ко мне, вместе порыбачим. Ты когда последний раз удочку держал, а?
— Не помню, Харламыч, ей-богу не помню. Лет десять-пятнадцать, не меньше.
— Вот видишь: все у тебя дела да дела, а жить-то когда. Я вот все бросил и на озеро, ловлю по ночам леща, сома. Красотища — не поверишь, домой не хочется.
— Да верю, Харламыч, верю. В детстве, бывало, сам на ночную рыбалку любил ходить.
— Ну, это когда было. Ты еще вспомни, как тебя мать грудным молоком кормила. Ладно, ладно, Николаич, извини, не хотел обидеть, — поняв, что перегнул палку, стал оправдываться его коллега из Пскова.
— Да нет, нет. Какие обиды! Ты счастливый человек, у тебя есть время заниматься любимым делом, а у меня вот не получается.
— Не горюй, Савва, еще получится, только захоти… Теперь еще раз о матушке. Как мне ее разыскать и что нужно сделать?
Савва Николаевич подробно рассказал о матушке Серафиме и о звонке своего закадычного студенческого дружка Валерки Морозова.
— Хорошо, Савва Николаевич, сделаю все как надо. Сейчас свяжусь со своими ребятами на «скорой». К утру я тебе отзвонюсь.
— Лады, Харламыч, лады.
И они положили трубки.
Савва Николаевич какое-то время посидел в кресле за своим столом, машинально перелистывая страницы записной книжки. Промелькнули фамилии, обведенные черной полосой. Господи, скольких уж нет! Вот Толька Зимин. Погиб в Афгане, был отличным хирургом. Славка Антюфеев сгорел на самолете где-то в африканской саванне. Летел спасать от желтой лихорадки женщин и детей в разгар гражданской
