монастырь со своей красавицей церковью, в которой покоится прах основателя — Варлаама Хутынского. Прикосновение к его мощам приносит исцеление от многих бед, постигших человека. Десятки тысяч паломников и просто страждущих приходят для исцеления в этот монастырь со всех просторов России, приезжают из зарубежья.
Савва Николаевич приехал в храм где-то в середине дня, в обеденное время. Для себя он решил сегодня попоститься и вот так прямо и поехать, постоять под образом Божьей Матери, дотронуться до саркофага Варлаама, попросить у них помощи и благословения в завтрашнем дне. Шутка ли, шестьдесят пять лет, и впервые он так широко будет праздновать свой юбилей. Внутреннее неудобство и дискомфорт испытывал Савва Николаевич от предстоящего торжества, что-то давило на его сознание, и он не мог понять, что? Решил поехать в церковь, постоять и почувствовать сопричастность своим древним корням, уходящим в глубь веков, здесь, в цитадели русской духовности.
Оставив машину, Савва Николаевич обратил внимание, что откуда ни возьмись налетел страшной силы ветер. Он пригнул к земле молодые деревья, посаженные вокруг отреставрированного монастыря. Черные тучи заходили так, что вот-вот разразится гром и ударит молния.
«Конец ноября, что-то не припоминается, чтобы так поздно бывали грозы». Остатки листьев с деревьев подхватил ветер и в бешенном танце закружил вокруг Саввы Николаевича, не давая ему сдвинуться с места. «Что же это такое? Неужели кто-то не хочет моего прихода в церковь? Да нет, ерунда, совпадение». Но ветер все усиливался и усиливался, среди дня наступила темнота, как ночью. Савва Николаевич, сделав усилие, оторвался от машины и шаг за шагом, словно на нем какие-то вериги, побрел в сторону храма. В воротах, ведущих в монастырь, Савву Николаевича подхватил ветер и вышвырнул наружу, почти к его машине. «Да вы, дьяволы, смотрю — не шутите, но и я не из робких». — И, сжав зубы, Савва Николаевич, хватаясь за стены и почти прижимаясь к ним, протащился внутрь монастыря. Медленно, шаг за шагом, по ведущей вверх дорожке он дошел до ворот храма, схватился за ручку огромной двери, с трудом открыл врата, преодолевая сопротивление ветра, и, наконец, оказался внутри.
Передохнув в небольшом тамбуре и приведя себя в порядок Савва Николаевич вошел в храм. Там было пусто и тихо, но бесновавшийся вокруг ветер шумел и гудел в каких-то невидимых глазом щелях, в оконных створках и дверях.
Седая, в черном платочке монашенка сидела за церковными книгами и что-то читала из молитвенника, шевеля губами.
— Мне две свечки, — попросил Савва Николаевич.
Женщина взглянула на Савву Николаевича.
— Возьмите сами, деньги вот туда положите. — И она показала на тарелку рядом со свечами.
Савва Николаевич достал крупную купюру, выбрал две самые дешевые восковые свечки. Он не любил толстые и сальные свечки, от которых во время горения пахло угаром, и к тому же считал, что не цена определяет веру, а сам человек.
— Сдача нужна? — тихо проговорила монашка за прилавком, не выпуская молитвенник из рук.
— Нет…
— Спасибо, и храни вас Бог! — Она перекрестила Савву Николаевича в спину, когда он повернулся и вошел в церковь.
Полумрак, тишину и благодать ощутил Савва Николаевич. Он сразу почувствовал себя ребенком, плывущим по тихой теплой летней речке… Слезы сами по себе появились на его щеках. Он подошел к своей любимой иконе Божьей Матери, зажег свечку и поставил ее на подставку под иконой. Савва Николаевич был крещеным, но никогда не крестился, лишь склонял голову в знак признания. Но тут рука как бы сама по себе осенила Савву Николаевича крестом. Он перекрестился невольно, сам этого не замечая. И чудо! Бушевавший ветер, черные тучи в ту же секунду куда-то исчезли. Исчезли тоска и боль из груди Саввы Николаевича. Он почувствовал себя легко и свободно, словно рядом за его спиной стоит любимая бабушка Таня.
— Божья Матерь, спасибо тебе. Я так мучился, не знал, как поступить. Столько лет я учился, работал. Устал, выдохся, чувствую, что на пределе мои силы. Я всего себя отдал делу, людям, семье, близким и родным. О себе никогда не думал. Считал, что меня хватит не на одну жизнь. И вот стою перед тобой и прошу помощи: помоги мне, дай сил еще лет десять-пятнадцать поработать. Внуков воспитать, дела доделать, науку российскую не дать похоронить. Дел много, а времени нет.
И он еще долго-долго шептал свои сокровенные мысли Божьей Матери. А та смотрела с иконы на него с такой любовью и материнской теплотой, как на своего собственного ребенка.
Потом он подошел к большущей иконе Иисуса Христа и там, у его ног поставил свечку за упокой своих родных: «Отец, мать, братья, сестра, бабушки и дедушки, тети, все, кто меня знал и ушел в мир иной, я стою перед вами и прошу прощения и понимания. Прощения за то, что редко хожу в церковь и поминаю вас, хотя в сердце моем вы всегда и везде, а понимания… Завтра у меня трудный день — шестидесятипятилетие, может быть, последний рубеж перед приходом к вам… Не знаю, слышите ли вы меня, но хочется, чтобы вы тоже были рядом со мной. Мне не страшно. Главное, что нужно сделать человеку, я сделал, и деревья посадил, и сына с дочкой вырастил, и трое внуков появились, и дом у меня имеется. Но, наверное, этого мало для полного счастья, да и бывает ли оно полным. Одинок я, бабушка Таня, одинок, как и в детстве. Нет у меня надежных помощников и последователей по жизни, по науке. Дети — они сами по себе, друзья куда-то подевались. Перезваниваемся или когда кому-либо трудно, обратятся. Сам, наверное, виноват. За работой, за заботами о доме растерял их… Ладно, не буду больше о грустном. Внуки растут, похожи на вас, Мартыновых, и это главное. Спасибо вам за то, что жизнь мне дали, берегли меня, мою семью…»
Поклонившись, Савва Николаевич отошел от иконы и вышел из храма. На улице вовсю сияло осеннее неяркое солнышко на бледно-голубом небе. Последние стаи диких гусей высоко-высоко ровным клином пролетели по небу, и их тоскливые крики наполнили душу Саввы Николаевича тоской и радостью одновременно. Хорошо-то как! Гуси улетели, чтобы вернуться весной. Таковы законы жизни, и слава Богу, что они есть.
Помнится, что тогда он наконец-то успокоился и свой юбилей встретил спокойно и достойно. Теперь, сидя за столом и перебирая в памяти все, что связано с его отношением к религии и вере, поймал себя на мысли, что без веры жить нельзя. Пусть это сказка, красивая мечта о чем-то неизвестном, но она движет человеком, не дает ему опуститься. И тот, кто лишится своей веры, лишится мечты и перестанет быть человеком.
Звонок вывел Савву Николаевича из размышлений.
— Алло! Это я, Валерий. Какие новости?
— Я дозвонился до Пскова, переговорил с заведующим торакальным отделением, своим давнишним знакомым и коллегой. Он обещал немедленно организовать перевозку матушки Серафимы в свою клинику «скорой помощью».
— Это реально?
— Валера, какие могут быть сомнения! Это все равно что если бы я это пообещал.
— Хорошо, Савва! Я, конечно же, тебе верю. Но за последнее время люди так изменились…
— Изменились, изменились, я согласен, но не все в худшую сторону. Ты это хотел сказать?
Валерий какое-то время помолчал, а потом тихо ответил:
— Многие в плохую, кроме тебя…
— Спасибо за комплимент. Ты лучше скажи, когда свидимся, а то все дела или проблемы отвлекают нас.
— А знаешь, Савва, давай приезжай ко мне! У меня отпуск через неделю начнется. Погуляем по Питеру, по Невскому, на Васильевском побродим по нашим любимым местам, в театр сходим, у меня кстати, есть абонемент на несколько спектаклей. Посидим, поговорим… Приезжай, хватит тебе день и ночь пахать, когда-то и отдохнуть нужно. А еще будет лучше, если вместе куда-нибудь на острова в океане махнуть в отпуске… А?
— Счастливый ты человек, Валерка, — вздохнул Савва Николаевич. — Можешь даже на острова поехать, а у меня столько дел. Вот если симпозиум какой или конференция там будет, тогда — да. А так не получается. Спасибо за приглашение. А вот в Питер на пару деньков приеду, да и с тобой давненько не виделись.
