Он не знал, к кому и как обратиться с этим. Дело в том, что от отца он унаследовал не только машину, но и клиентов, маршруты, за которые заплачено, и на которых чужим не место. В том числе и этот — в колонне, конвоируемой военными. Путь, начало которого лежит в закрытом секторе порта Карачи и заканчивается в Читрале, самой северной точке Пакистана, в которой есть резидентура ЦРУ и склады, для распределения оружия между моджахедами. Но он так далеко не ездил — нечего ему там делать в Читрале, он из Пешавара. Он ездил до Пешавара.
Кто остановит такую колонну? Кто остановит колонну, которую конвоирует военный конвой? Кто из полицейских осмелится? Кто из полицейских осмелится протянуть руку к грузу, который предназначается Гульбеддину Хекматьяру? Или Бурхануддину Раббани? Или Юнусу Халесу? Далеко не все афганцы в стране были на положении второго сорта, бесправного скота. За каждым из названных — не десятки, и не сотни — тысячи вооруженных боевиков — фанатиков, связи с американцами, с местной разведкой. Если возьмешь то, что принадлежит им — тебе разрежут живот и положат туда то, что ты взял — чтобы больше и мысли не было брать чужое. Убьют всю семью. Никто не осмелится протянуть руки к тому, что принадлежит этим людям.
Единственно, что он не знал — как найти тех, кто транспортирует Белую смерть. Как сказать им все это — что у него есть место в колонне, которую никто и никогда не остановит — и если ему передадут товар здесь, в Карачи — то получат его в Пешаваре. За скромную мзду, естественно. Но не может же он бегать по базару и кричать — не надо ли кому перевезти наркотик в Пешавар? Так и без головы остаться недолго.
Помог случай. Как-то раз он услышал разговор в дукане, рядом с которым он стоял, тихий разговор между серьезными людьми. Старший был недоволен тем, как делаются дела и говорил, что надо что-то делать, что он не может больше терять товар по дроге, что надо договориться с полицейскими и возить на полицейской машине. Младший по возрасту, больше похожий не на владельца дукана, а на наемного работника — оправдывался. Потом старший раздраженно обругал его, дал четыре дня и ушел — а Хабиб еще полчаса кружил рядом с дуканом, не решаясь подойти и заговорить о том, что услышал, он знал, что за длинный язык его можно лишиться вместе с головой. И лишь зайдя в едальню и обнаружив, что там же утоляет голод тот самый дукандор — Хабиб понял, что сам Аллах послал их на его пути, тех, кому надо переправить товар в Пешавар.
Хабиб, извинившись, подсел за столик к дукандору и сказал, что у него есть машина, и он может за скромную плату доставить в Пешавар любой груз. Сначала дукандор подозрительно посмотрел на него, и спросил а кто он собственно такой. Но его слова, имя его отца и деда видимо убедили недоверчивого дукандора — тот выслушал Хабиба, и сказал, когда и куда ему надо было прийти.
Хабиб даже не представлял себе — какие ресурсы советская военная разведка задействовала на этом направлении, и какие профессионалы задействованы в этой комбинации. Человек, которого Хабиб принял за владельца дукана, отчитывающего незадачливого подчиненного — был Героем Советского союза, только указ о его награждении никогда не публиковался в печати, а свою Звезду Героя, равно как и другие награды человек видел всего один раз — из рук начальника советской нелегальной разведки. Звезду Героя ему дали за примерно за то же, что он делал сейчас, вот только целью были не моджахеды — а генерал войск полиции и СС с его штабом…
Сначала к Хабибу присматривались. Два раза он приходил — и ушел ни с чем. С ним разговаривали, спрашивали, кто он и откуда, где он родился Ии какие деревья растут во дворе его родного дома, как звали его прадеда и его деда и кем они были. На третий раз ему вручили магнитофон, большой, магнитофон и поручили перевезти его в Пешавар. Магнитофон он перевез и даже не посмотрел, что там есть, потому что знал — любопытный теряет голову в этой игре. Неизвестный человек взял у него магнитофон, когда он пришел туда, куда требовалось, и отсчитал ему пятьсот долларов. Пятьсот новеньких, хрустящих долларов, это были сто новеньких пятидолларовых бумажек в пачке, бумажки, какие примет с радостью любой уличный меняла. Немногим больше он зарабатывал за два месяца тяжелой, напряженной работы — если повезет.
Пятьсот долларов — за один рейс! О, Аллах!
В следующий раз — ему тоже дали магнитофон, только он был тяжелее, чем прошлый раз. Потом — дали два магнитофона.
В караване все привыкли — многие водители подрабатывают тем, что покупают на базаре в портовом городе дешевую технику, чтобы продать ее подороже в глубине страны и поиметь свой маленький бакшиш. Это было запрещено — но солдатам достаточно было пачки сигарет, и они пропускали к машинам. Каждый должен на что-то жить.
На сегодняшний день Хабиб заработал уже две с половиной тысячи долларов.
Деньги он прятал. Не в банке — он не доверял банкам. Не у Махмуда, относительно которого все знали, что он меняльщик и представитель Хавалы[45] в их квартале — Махмуд скажет, наверняка скажет кому следует, что у Хабиба завелись лишние деньги, и ночные гости придут к нем узнать, откуда у него деньги. Ведь он не делится ни с кем, а в этой стране нельзя иметь деньги и не делиться ими, все должны были получить свою долю. Вот почему Хабиб прятал деньги в одному ему известном месте в горах. И считал, когда он сможет купить новую машину взамен этой. Отец трудился всю жизнь. Ему хватит трех-четырех лет.
Или он купит невесту. Настоящую, хорошую девушку, которая на него даже не посмотрит, потому что он водитель. Но он не просто водитель! Он теперь богатый человек, человек, который зарабатывает, как зарабатывает один из ста в этой стране и он заслуживает уважения, и самой лучшей женщины. Нет, все таки он купит сначала машину. Настоящую, новую машину, Мерседес, который не будет ломаться и так чихать при движении.
Пробираясь через толпу, торгующуюся, толкающуюся, Хабиб едва не упал от сильного точка — но обернувшись увидел только спину обидчика.
— А-а-а мордагау[46] — крикнул он, хватаясь за карман, где должен был быть кошелек.
Кошелек был на месте.
Странно…
Заболь был на месте, в своем дукане, который принадлежал действительно ему… вот теперь у Хабиба сомнений не было в том, что Заболь хозяин этого дукана, он удивлялся, что Заболю принадлежат не несколько дуканов, а только один. Хотя… Аллах его знает, может быть, ему принадлежит весь ряд… здесь никогда не задавали лишних вопросов, кто что сказал — тот то и сказал. Перед Заболеем стоял грубо, но прочно сколоченная 'витрина', на которой был мелкий товар, еще какой-то товар был развешен сзади и имелся в контейнере. Торговал Заболь, как и все Дукандоры здесь — всем, что приносит доход, и не только продавал, но и покупал.
Увидев Хабиба, Заболь вскочил с улыбкой.
— А-а-а… Хабиб… ас салам алейкум. Хуш омадед[47]!
— Ва алейкум ас салам, брадар… — здесь, в Пакистане все пуштуны и афганские беженцы были друг другу братьями — хуб асти, чатур асти[48]?
— Хуб хастам, иншалла — Хабиб провел руками по лицу, имитируя омовение — хода зияд кунад, Заболь[49].
— Ташаккор, брадар, ташаккор[50].
Общались на дари — в Афганистане и здесь все образованные люди общались именно на дари, пушту считался языком простонародья, на нем общались пастухи и боевики.
Обняв Хабиба за плечи, Заболь увлек его в контейнер — понятно, договариваться о товаре. Здесь на виду продавались только мелкие партии товара, о серьезных поставках договаривались без свидетелей. Если кто-то это и видел, даже если и полицейские — ни у кого это не вызвало бы подозрений.
— Полиси? — мгновенно поинтересовался Заболь, когда они оказались в душной, пахнущей новенькой кожей тесноте контейнера
— Нэй, нэй![51] — испуганно ответил Хабиб.
Заболь какое то время испытующе смотрел на перевозчика, потом улыбнулся
— Я рад видеть тебя в добром здравии, Хабиб.
