— Прекращу — легко согласился Акил — я и вовсе могу из машины выйти, езжай дальше один. И разбирайся — с Бабаем, с другими беспредельщиками — как хочешь. Я с тебя еще деньги должен был взять, за то, что впрягаюсь — да ладно. Сочтемся… по-родственному…
— Ты бы деньги с отца взял? — изумился председатель — с родного отца?
— Ну… для начала, ты меня из дома все таки выгнал. Я теперь своим домом живу… за базар отвечать, в общем надо. Второй — ты Худоенову сколько денег за год отправил? А?
Председатель молчал
— Ты же ему платишь. Родному сыну пожалел — а ему платишь. А что же Сармат Акаевич за тебя сейчас базарить не едет? А?
Отец молчал — ему нечего было ответить.
— Гнилые вы все — сказал Акил — как есть гнилые. Мы честнее вас. У нас если человек с другого человека деньги берет — он его и крышует. В обиду не дает, чтобы на моего барыгу беспредельщики типа Бабая наехали и за это им оборотки не было — да быть этого не может. А ты? Вы все — башляли ментам, партейной твари, московских принимали у себя, с бабами, с достарханом. Потом — как прилетел этот Гдлян — хоть один из них вам помог? Хоть один? Никто не помог! Все вас кинули — волкам на съедение, отец. Так что мы — честнее. И я тебе не зря — предлагаю дела.
— Это что бандитом стать?
— Зачем же бандитом. У тебя целый колхоз — чего только не сделаешь. Мак, к примеру — пара гектаров — и ты как шейх жить будешь.
— Да за это — срок!
— Ну тогда… есть у меня корефаны… у них рыбка есть, перерабатывать надо. Ставим цех… рыбоперерабатывающий… одну смену пашем на государство, две остальные — на себя. Или другой цех — джинсы шить. Люди миллионерами за год становятся.
Отец не понимал своего сына. Он понимал его жестокую правоту — и не мог ее принять, потому что жил в другой системе координат. Эта система координат — называлась советская бюрократическая система и была она глубоко ненормальной. В этой системе координат, начавшей складываться еще в конце двадцатых и окончательно сформировавшейся в конце пятидесятых — было несколько простых правил. Первое и главное — ворон ворону глаз не выклюет. Свои всегда помогут друг другу против чужих, даже если ненавидят друг друга. Второе правило — … но из гнезда выкинет. То есть — подсиживание, бюрократическая грызня — все это допустимо, но только до тех пор, пока это не затрагивает основ системы. Если ты устроил на своего конкурента дело по поводу того, что он не ведет воспитательной работы в духе марксизма-ленинизма у себя в учреждении, или по поводу того, что он морально разложился — это нормально. Если ты обвиняешь своего противника в хищениях — тебя накажут, потому что ты тем самым подрываешь основы благосостояния самой системы — возможность воровать. Третье правило: твоя победа это моя победа. Твой прокол — это твой прокол. Начальник всегда прав, ты всегда не прав. Если что-то случилось — за это отвечаешь ты лично, начальник никогда и ни в чем не виноват. Четвертое правило — деньги всегда идут снизу вверх, дерьмо — сверху вниз. Находясь на своей должности, ты должен собирать дань не только для себя — но и для тех, кто наверху и своевременно отправлять ее туда. Иначе — ты негоден для занимаемой должности. Наконец пятое и последнее правило — если система решила по каким-то причинам пожертвовать тобой — ты должен принять все на себя, во всем признаться, со всем смириться и не тянуть никого за собой. Тем более — начальство.
Эта система была ненормальна, она была очень ненормальна — но она хоть как то давала возможность жить. Каждый знал свое место, свои права, свой кусок на столе и свою долю, которую он должен был принести. А что теперь?
У кого автомат — тот и прав?
Встретились у придорожной чайханы — Бабай уже ждал там. У него было две Волги и небольшой грузовик, в котором черт знает что было — через стенки кузова не видать.
Сын расстегнул кобуру, щелкнул предохранителем винтовки.
— Сиди здесь. Когда позову — выйдешь. Точно ничего не стаил?
Отец не ответил.
В свете фар Волг, на отрезке узкой и пустынной дороги, навстречу друг другу шли два бандитских вожака. С первого взгляда — Акил выигрывал. Сильный, сытый, хорошо одетый и из хорошей семьи, с винтовкой в руках — он мог бы запросто играть отрицательного героя в каком-нибудь западном кинобоевике, какие сейчас продаются на базаре, контрабандой из Афганистана по пятьдесят — семьдесят рублей за кассету. Его оппонент, низенький и кривоногий, как и все киргизы, скотоводы и конники — внешне проигрывал Акилу. Вот только решать — должна была не внешность.
Остановились — в нескольких метрах друг от друга. Акил спокойно ждал — он чувствовал наведенные на него из темноты стволы, но и сам знал, что противник на прицеле. На самом деле — то, что они высвечены фарами, это не плохо, это наоборот хорошо. Стоит только кувыркнуться, выйти из гибельно — белого круга — и автоматчики со снайперами не смогут сориентироваться, стрелять по темноте. А вот его люди — смогут, потому что он приказал им не смотреть на свет. В его команде были двое, которые прошли Афганистан, ни его ох как многому научили. И оружие — по их же каналам. А куда деваться? Сейчас каждый — ствол под подушкой держит.
— Ас-салям алейкум, Акил — наконец сказал Бабай, обнажив в кривой усмешке нездоровые черные зубы — ты будешь говорить вместо твоего отца?
— Я буду слушать, Бабай ответил Акил — говорить любишь ты.
Это был намек. В свое время, давно еще, из-за болтливости Бабая провалилась шайка грабителей — когда пришла пора Бабая короновать[55] — это вспомнили, корону ему не дали — за длинный язык.
— Твой отец неправильно повел себя. Он оттолкнул руку друзей, которую не стоило отталкивать.
Акил усмехнулся
— Уж не твоя ли это рука, Бабай
— Если бы твой отец набрался смелости и говорил вместо тебя…
— Не тебе рассуждать о смелости, Бабай — перебил его Акил — тем более, когда ты стоишь на моей земле.
— Разве это не смелость?
— Это беспредел. Смелый не тот, кто творит беспредел, смелый тот, кто готов за него ответить. Ты готов, Бабай?
Акилу не нравилось то, как Бабай себя ведет. Как человек, чувствующий за собой правоту.
Бабай пожевал губами
— Твой отец взял деньги и стал работать. Потом он сказал, что не будет работать и послал общество подальше. Разве это не беспредел?
— О какой работе идет речь?
— О той, за какую платят деньги. Очень большие деньги. Если твой отец выйдет к нам — он вспомнит, о чем речь.
Акил немного подумал. Потом обернулся, махнул рукой…
— Ас-салям алейкум, Ибрагим Юсупович — с издевкой сказал Бабай — как же так, вы забываете старых друзей. Они, между прочим, не забывают вас.
В круг, отвоеванный у ночи светом фар, ступил еще один человек. Бородатый.
— Ас-салям алейкум, Ибрагим-эфенди… — поздоровался он
По мертвенно-белому лицу отца, Акил понял — попали…
— Какого хрена происходит?
Акил не мог сидеть — он ходил вокруг стола, как волк, нервными, резкими шагами. Губы его то и дело кривились в усмешке — он был истинным вожаком, Акил, он не любил проигрывать и не мог простить себе проигрыша. Ни себе, ни другим людям.
Председатель молчал
— Какого шайтана происходит?! — взорвавшись, заорал Акил — из-за тебя мы попали в рабство к
