и моим правнукам — а они уже американцы в третьем поколении.
Запад — Восток и Восток — Запад
Выше приводились слова Яхонтова о том, что после 1959 года групповые поездки в СССР, организуемые «Русским голосом», стали традицией. Сказано верно, но слишком скупо. Не просто было решиться ехать в СССР летом 1960 года. Ведь 1 мая того года над Свердловском был сбит американский самолет-шпион «У-2» и взят в плен его пилот Пауэрс. В результате была сорвана намечавшаяся в Париже встреча на высшем уровне. Но была и польза от инцидента с самолетом. Аллен Даллес окончательно убедился, что забрасывать шпионов в СССР самолетами ЦРУ стало не только неэффективным — невозможным. Кое-кто из американских «верхов» осознал, что мериться силами с Россией опасно. Но не все. Иначе два с половиной года спустя не разразился бы карибский кризис, когда мир впервые в полном смысле слова стоял на пороге термоядерной войны. У президента Кеннеди хватило трезвости в последний момент остановиться. И твердости — не послушаться тех, кто подталкивал его к роковому решению (такие, как всем в Америке было хорошо известно, окружали президента со всех сторон). На следующий год Кеннеди, согласно официальной версии, был убит Освальдом, который — внимание, господа, внимание! — жил какое-то время в СССР, а по возвращении оттуда якшался с русскими эмигрантами. И поди потом доказывай, что колония русских ярко выраженной белогвардейской направленности с претензией на аристократизм, с которой общался Освальд в Далласе, совсем не то, что те русские эмигранты, которые сгруппировались в Арров-паркс или в клубе имени Н. Г. Чернышевского. Поди докажи! В мозг среднего американца вбивалось: убийца президента был в СССР, дружил с русскими эмигрантами. Да и женат был на русской.
Одновременно началась вьетнамская авантюра. О Вьетнаме открыто говорили — там идет битва между доброй Америкой и злой Россией. Все эти бури, мягко выражаясь, не дули в паруса борцов за дружбу между США и СССР.
Но «Русский голос» гнул свою линию, и каждый год организуемые им тургруппы ездили «открывать» Советскую страну. Почти ежегодно ездил с ними и Виктор Александрович. Начиная с 1959 года он посетил СССР пятнадцать раз! На интуристовских дорогах Советского Союза он встречал и других американцев. Иные покупали индивидуальные туры, как он сам когда-то, иные приезжали группами. Были и русские группы, по не связанные с «Русским голосом». Обычно они организовывались на основе какого-нибудь православного прихода. Люди из таких групп в откровенных разговорах давали понять, что газета им представляется «опасно левой».
И хотя он встречал в Москве и Ленинграде не только туристов, но и бизнесменов, артистов, ученых из США, он не впадал в излишний оптимизм и понимал, что подлинно широкие контакты так и не налаживаются. Да кто из американских лидеров в этом заинтересован. Яхонтов трезво оценивал сменявших один другого президентов.
Кеннеди был приятней Джонсона манерами, но по большому счету они мало различались. Оба верно служили военно-промышленному комплексу, раздували гонку вооружений, разжигали войну в многострадальном Вьетнаме. Еще не велись телевизионные репортажи с поля боя, еще газеты не писали о зверствах зеленых беретов, еще правительство скрывало от нации масштаб событий во Вьетнаме, когда Яхонтов из первых рук узнал о кошмарных буднях этой войны. Его навестил неменяющийся, нестареющий, всюду поспевающий Рагнар Стром.
— Опять судьба и паспорт нейтрала дали мне возможность побывать на войне с фашистской стороны, — усмехнулся он. — О, нет, я не преувеличиваю — с фашистской. (Он вынул пачку фотографий.) Посмотрите вот это. Я снимал в армейском бараке. Видите — солдат пишет. Поясню — он пишет письмо своей подружке в Штаты. Этот, видите, ест. А вон тот, слева, пытает вьетнамскую девушку. Он накладывает ей фосфор на веки. Это ужасная боль. Как она кричала! Те двое выругались, но один продолжал писать, а другой — жрать. Скажите, Виктор Александрович, эти палачи — выродки? Мне они показались нормальными американскими парнями.
— Америка велика, — хмуро сказал Яхонтов. Что он мог ответить? Он поймал себя на том, что ему стало стыдно за Америку. Ведь он американец, и если бы ему сейчас пришлось встретиться, скажем, в Москве с вьетнамцем, тот был бы вправе спросить с него, с Яхонтова, за Америку. Разве не так? Виктор Александрович еще не знал, что скоро в стране поднимется буря, что Вьетнам во многом прояснит, кто есть кто в США.
Да, вскоре многое поменялось. И не только по отношению к Вьетнаму. И вот уже в речах президента — Ричарда М. Никсона — замелькало слово «разрядка», и «холодную войну» официально похоронили. Но, убежденно считал Яхонтов, позитивные перемены происходят лишь потому, что СССР становится все сильнее, богаче, авторитетнее. Он не верил, что хозяин Белого дома по доброй воле выговорил слово «детант», что, как умилительно писали газеты, у нас теперь «другой Никсон»— не такой, каким он вице- президентствовал при Эйзенхауэре, не ярый антикоммунист. Яхонтов помнил, как Никсон травил людей в Комиссии по расследованию антиамериканской деятельности, помнил и «трюк», с помощью которого нынешний президент когда-то пробился в сенат — он обвинил баллотировавшуюся по тому же избирательному округу представительницу демократической партии в том, что она «продала Москве» атомные секреты Америки! То был Никсон времен атомной монополии США и послевоенных тягот в СССР. А теперь — Никсон времен советских космонавтов, «жилищной революции» в СССР и — антивоенного, антирасистского, молодежного движения в США. Вот так-то, «трюкач Дикки»! Нет, не умилялся Яхонтов благостному облику «другого Никсона», как его лепили в газетах и на ти-ви. И не был потрясен Уотергейтом. Виктор Александрович достаточно долго дышал политической атмосферой Америки, чтобы не понимать: не эпидемия честности вспыхнула в Вашингтоне, а очередная борьба за власть, за право разрезать национальный пирог в пользу тех или иных монополий…
Его уже не так, как раньше, занимали подробности американской политической жизни — сказывался опыт. За мельканием лиц он научился различать процессы. Возраст в сочетании с хорошей памятью помогал находить любым событием аналогии в прошлом, что, как пену, снимало мнимую новизну и сенсационность. Но, конечно, возраст сказывался и в том, что силы убывали. Да, Виктор Александрович, приходится и тебе экономить силы — кто бы мог подумать. И вот как бы невзначай задаешь себе вопрос, что сегодня на ночь почитать — очередной опус Киссинджера или, может быть, плюнуть на него и взять томик Тургенева… И самое главное, почему он так постарел, — это одиночество. В 1966 году скончалась Мальвина Витольдовна. Через несколько лет после их золотой свадьбы. Он обратился в советское посольство и попросил разрешения захоронить прах жены на Родине. Вскоре Яхонтову сообщили, что ему предлагается совершить захоронение на кладбище Александро-Невской лавры в Ленинграде. Виктор Александрович понял, что это жест большого уважения к нему. В следующую поездку в СССР он опустил урну с прахом Мальвины Витольдовны в русскую землю. Яхонтову в тот год исполнилось восемьдесят пять…
Старел не один Яхонтов. Старел и читатель «Русского голоса». Средний возраст подписчиков рос, их число — уменьшалось. Шел неизбежный процесс ассимиляции, дети, а тем более внуки русских иммигрантов «теряли язык». Если они и придерживались прогрессивных убеждений (а таких много), они начинали читать левые газеты, — но на английском. В результате сократилось число подписчиков, стало меньше средств, пришлось уменьшить тираж и формат газеты. Но «Русский голос» не замолк. Газета, дающая объективную информацию о Советском Союзе, призывающая к разрядке и миру — нужна. Яхонтову неоднократно приходилось видеть, как старшие читают младшим его статьи вслух, переводя на английский. А иным и переводить не надо — они понимают по-русски со слуха, а вот читать — не научились. Но — хотят знать правду о Родине отцов.
А Плотников-Карпентер умер, тихо угас, доживая свой век в Арров-парке. После смерти Федора продали его домик, вещи раздали (он сам так просил сделать — по русскому обычаю). Все финансовые документы он держал в образцовом порядке — чисто по-американски. Купили могилу, оплатили похороны и поминки. После всего осталось 7762 доллара. Покойный завещал: остаток разделить поровну, одну половину передать в фонд «Русского голоса», другую — переслать в Москву, в Советский фонд мира.
