И с трудом поднялся, показывая, что разговор окончен. Григорий Самойлович, кажется, его и не слушал.
— Придется, видимо, велферовцем стать, — хмыкнул он, закрывая за собой дверь.
Русское слово «велферовец» возникло от английского «велфер»— пособие неимущим. В Америке велферовец находится на противоположном от Фордов краю широчайшего финансового спектра.
В тот день вечером Виктор Александрович долго сидел дома в своем любимом кресле, не включая лампы, размышлял о встрече с «вновь приехавшим». Он испытывал недоумение. За долгие десятилетия на чужбине Яхонтов выстрадал формулу «Эмиграция — это прежде всего трагедия». Ах, сколько персональных трагедий он знал, боже мой! Какие изломанные судьбы, какая ломка людей, какое перенапряжение психики, сколько самоубийств, преступлений, сколько бездн… А здесь — джинсы по каталогу. И ведь не малограмотный и не обиженный судьбой. Московский университет, центральная печать. Кстати, видно, из- за таких-то и немало, чего там говорить, серятины в советской печати. Хотите — за Варшавский пакт, хотите — за НАТО. А сам за кого? Да ни за кого, за собственный карман. Так что, рассуждал Яхонтов, такие Григории Самойловичи — новая экономическая эмиграция? Как покойный Федя Плотников? Нет ведь! Что- то другое. Разве бы Федя уехал из своей Калужской губернии, если бы не отчаянная нищета. Если б мало- мальски можно было жить, просто выжить, он бы не бросил Родину. Ага, вот оно, ключевое слово, Родина! А у этого родины нет. Ну что ж, подобные людишки встречались во всех слоях эмиграции. Еще в двадцатые годы ходил по рукам такой стишок:
Забылось, кто его написал, да и был ли известен автор? Но хорошо помнится, как дружно возмущались этим свинским манифестом и левые и правые… Да, были искатели полных корыт, были. Но среди других. А эти, взыскующие джинсов, — сплошь такие? Виктор Александрович уже прочел много статей, написанных о таких, как Григорий Самойлович, или ими самими. И в англоязычной печати, и, конечно, в НРС. Какое духовное убожество! Ни страстей, ни сложностей, ни поисков, пусть на ложных путях — джинсы. Но на этих пустышках делают большой идеологический бизнес. Опять пошла волна — порочить Россию, из которой вечно бегут.
Зато никогда никакого шума, когда в Россию возвращаются. Яхонтов мысленно перебрал всех своих друзей и знакомых, вернувшихся на Родину. Первые, конечно, это граф Алексей Игнатьев с милой Наташей. Давно уже лежат они вместе на Новодевичьем, над Москвой-рекой. А в Псково-Печерской лавре похоронен митрополит Вениамин, соратник по митингам времен войны. Ах, как они выступали! Какой жар сердец вкладывали в свои речи. Иван Афанасьевич, как в миру звали митрополита, вернулся в Россию еще в 1946 году, что за проводы были!
Кажется, весь русский Нью-Йорк собрался, да ис только Нью-Йорк — приехали из Нью-Джерси, Пенсильвании, Массачусетса, Вирджинии, из всех восточных штатов. Да не только восточных… Потом уехал Курпаков, бывший ротмистр Дикой дивизии, которая когда-то слепо, не рассуждая, как хорошо выдрессированный зверь, выполняла любые приказы царя. В шестидесятом уехал Сосинский, работник ООН, в войну — участник французского Сопротивления. Живет-здравствуст в Москве. Там же теперь и Казакевич, с которым связано так много. Вот кого хочется увидеть больше всех — Казакевича. Слушай, Виктор Александрович, а не пора бы и тебе? Или еще повоюем?
Прощай, Америка
Девяностолетие Яхонтов, торжественно отмечал дважды — в Нью-Йорке и в Москве, куда он приехал в канун юбилея. К 1971 году он был уже совсем своим человеком в Советском комитете по культурным связям с соотечественниками за рубежом. Здесь его знали, глубоко уважали и любили. Сюда встретиться с ним приходили его знакомые — и старые и новые. Дни пребывания в Москве были недолгими, забот и хлопот в связи с группой всегда хватало. Не хватало времени. И сил. В особняке Советского комитета у Чистых прудов и чествовали Виктора Александровича в его славный юбилей. Много было сказано речей, теплых слов, подарено подарков.
— Дорогие друзья! — сказал в ответной речи растроганный Яхонтов. — Да, дорогие друзья! Дорогие многолетние друзья! Ничего не может быть дороже сознания выполненного долга. Ничего не может быть дороже, как признание друзьями, а особенно соотечественниками, что человек выполнил свой долг, как умел, как старался. Честно говоря, всю жизнь я старался быть верным сыном своей Родины. И если мне на самом деле это удалось, я что-нибудь сделал — я счастлив, что прожил не зря. Верно, что нет ничего дороже Родины, родного народа. Этим я жил, этим живу. Люблю Родину, хочу добра родному народу, верю в силу, в мощь, талант, честность моего народа и желаю ему дальнейшего процветания… Спасибо вам, дорогие родные, близкие моему сердцу люди, живущие на моей Родине, работающие для блага моего народа. Спасибо вам, дорогие, спасибо!
Аплодировали ему горячо, искренне. Яхонтов уже стал человеком-легендой. Не было в Советском комитете ни одного гостя из Америки, кто бы с восторгом не рассказывал о легендарном генерале. Русские американцы и канадцы старшего поколения вспоминали его блистательные лекции, особенно военной поры. Те, кто помоложе, говорили, что статьи Яхонтова в «Русском голосе» помогают им без искажений видеть панораму мировой политики. Все, как один, восхищались, казалось, безграничной трудоспособностью, необычайной добросовестностью Виктора Александровича. Часто американские гости говорили «наш генерал». Они, чувствовалось, гордились таким необыкновенным человеком. И очень его любили. В свою очередь, Яхонтов любил своих старых и верных друзей из русских американцев, слушателей своих лекций, читателей своей газеты. Чествование Яхонтова было устроено и в Нью-Йорке. В числе других поздравляли его и советские дипломаты — заместитель постоянного представителя Украинской ССР при ООН М. 3. Гетманец и постоянный представитель Белорусской ССР при ООН В. С. Смирнов.
— Самое ценное в человеке, — сказал Яхонтов в своем выступлении, — это то, что, несмотря на все трудности, он пронес через всю свою жизнь любовь к Родине, чувство неразрывного единства с народом.
Девяностолетие человека, живущего не на уединенном горном пастбище, а в гуще политической жизни, конечно, редкость. Много неожиданных поздравлений получил Яхонтов к своему юбилею. Может быть, самым неожиданным было поздравление Чарли Доули, который, став крупным магнатом оружейного бизнеса, не давал o себе знать уже много лет. А сейчас появился. И где — в клубе, где давно состоял Виктор Александрович, а Чарли только что удостоился чести быть принятым. Так что, может быть, Чарли не столько хотел поздравить «своего доброго гения», сколько похвастаться тем, что и он теперь причислен к «элите»…
Юбилей прошел. А Яхонтов, теперь уже на десятом десятке, продолжал редактировать «Русский голос»! Без ложной скромности он понимал, что замену ему найти будет нелегко. Он тревожился за судьбу газеты, одну за другой жизнь ставила перед ним, как журналистом, проблемы, которые требовалось решать, и как-то само собой получалось, что день за днем, месяц за месяцем он откладывал подачу заявления. Он знал — когда закрутится бумажная карусель, он уже не будет властен над сроками. Как же оставить родной «Русский голос», если дозарезу необходимо сказать важное, объяснить сложное людям, которые ждут его слова в газете, надеются на него, верят в своего генерала. А трудностей хватает. Вон новый президент Джеральд Форд заявил, что изгоняет из своего обихода слово «детант»— разрядка. Неужели снова поворот к худшему? Трудно оставить газету, оставить свое дело, если знаешь, что оно нужно людям. Да и дом свой оставить трудно, если живешь ты в нем уже бог знает сколько лет и если тебе за девяносто.
Но все равно он ни на миг не допускал и мысли, что закончит свои дни на чужбине. Он ставил
