Оранжерея

К плечистому соседу Матвея подсела вернув­шаяся, по-видимому, из уборной девушка с блед­ным узким лицом, пьяными глазами и прямыми желтыми волосами до голых худых плеч. Обдав Матвея ароматом приторных духов, она уселась на свое место и тут же принялась клянчить у свое­го кавалера «ну еще один бокальчик шампанско­го». Человек в кожаном пиджаке хмуро посмотрел на нее, будто впервые видя. Затем он откашлялся с военными нотками в крепкий кулак и молча от­вернулся к своему кофе, в который он уже высы­пал кряду третий пакетик сахару. Девица, вздох­нув, заерзала на стуле и начала увлеченно рыться в сумочке. С интересом разглядывая и раскла­дывая перед собой на стойке, она вытащила из нее, одна за другой, следующие невинные вещицы: пухлый кошелек из блестящей бежевой кожи, зо­лотую палочку губного карандаша, ключи на бре­локе в виде бархатного сердечка, черную пудре­ницу, дорогую перламутровую зажигалку и боль­шую конфету в хрустящей обертке. Изысканное провинциальное лакомство: шоколад с ликером. Дешевый шоколад и поддельный ликер. Как стиш­ки той популярной пошлячки, полой внутри, что выступала — пару недель тому назад — в пустова­том зале музея то ли «Подержанных манто», то ли «Заезженных авто» перед «избранной публикой», откровенно ломаясь и дерзко рифмуя «фаллос» и «удивлялась». «У меня такое чувство сейчас, будто я роюсь в большой куче изношенного дамского белья, — сказал тогда, помнится, Дима Столяров, сидевший вместе с Матвеем в первом ряду. — За­чем ты затащил меня сюда, изверг?»

Шипение, облачко пара, чернила, коричневая пудра — повторение фокуса.

— Дождь идет? — отвлек Матвея от его мыс­лей буфетчик, ставя перед ним кофе и указывая на его мокрый плащ.

—  Скорее снег.

Тот покачал головой.

—  А я уже зимние вещи спрятал, — вздохнув, сказал он.

—  Рановато.

—  Никак не привыкну к московской погоде. А вчера у нас в доме как назло отключили горя­чую воду.

—  Серьезное испытание.

—  Вот, видите девушку, — наклонившись, ше­потом сказал буфетчик Матвею, бровью указывая на его соседей по стойке.

—  Да, а что?

—  Она профи. Запонщица.

—  Кто?

—  Запонщица. Запонки у мужиков выщелки­вает. И часы. Я заметил. Приходит с одним, с дру­гим. Выпивают. Потом гляжу — нет на мужике запонок А они могут стоить кучу денег. Тем более — часы.

—  Вот как?

Матвей с любопытством покосился на девицу, теребившую своего кавалера за рукав, что-то ему втолковывая. Человек в кожаном пиджаке по-ло­шадиному мотал головой на толстой шее и отво­ рачивался.

—  И откуда у мужиков запонки?

—  В смысле?

—  Неважно.

—  Мужики вкалывают...

—  Ясно, ясно. А она, значит, выщелкивает... Н-да, Москва кабацкая. Так у вас здесь притон, — резюмировал Матвей.

—  Да неа, вроде обычный ресторан.

—  Не приходило в голову вызвать милицию?

166

—  Зачем? Она клиентов приводит. Не бедных. Всегда на чай оставляет. А запонки... Ну, может, он их где-то еще посеял. — Буфетчик подмигнул со значением.

—  Как говорится, что посеешь, то и по­жнешь, — сказал Матвей.

—  Ага, — согласился туповатый парень и за­нялся своим делом.

Матвей глотнул холодного сладковатого виски. Сколько раз он запрещал себе ввязываться в по­ добное пустословие. Ведь ничего не стоило при­твориться иностранцем. Это все от одиночества и слабости духа. Вот так в разговорчиках, в смешках, в посиделках мало-помалу растрачивается по ме­лочи и талант, и жизнь. И все вокруг живут как попало, так, будто давно знают ответы на все во­просы, будто дети больше не умирают и дома не рушатся, как картонные кубики... А вдруг после этого нелепого разговора меня автомобиль собьет насмерть? Что же будет последним моим воспо­минанием? Запонщица?

Ни говорить ни с кем, ни думать о сокрушенном Блике, ни вспоминать Диму Столярова он больше не мог. Рассказав Блику о том, что случилось с их общим другом, он теперь, как ни странно, чувство­вал облегчение: все-таки поделился горем с близ­ким человеком, черт его возьми. Плеск ресторан­ного веселья за его спиной гнал его наружу, прочь, домой, в пустую квартиру и даже еще дальше — в иные широты, под иные небеса Кто-то заходился в визгливом смехе. Кто-то хрипло оглашал тост и требовал внимания. Откуда пришел вульгарный обычай стучать ножом по пустому бокалу?

«Минуточку, Василий Игнатичь, я еще не за­кончил...»

«Кто-нибудь видел мою сумочку?»

«Лидочка, передай салфетку».

«Я заказывал жаркое? Я заказывал отбивную. Кто тебя просил... Сама ты телятина...»

«Ты ее забыла в туалете, пойди и поищи...»

«Так я продолжаю... Анна Петровна, дайте мне закончить мысль...»

«Мясо жесткое, вино мутное какое-то...»

«Да, представьте себе, подавился говядиной и умер прямо в гостиничном номере...»

«Этот мой новый парикмахер — это просто чудо! Представь...»

«А он мне отвечает: впервые слышу! Вот сво­лочь...»

Нещадно скучая, Матвей подтянул к себе не­сколько измятых, не сегодняшних и даже не вче­рашних газет. Биржа. Курсы валют. Пропустим колонки цифр и выразительные графики. Бегло просмотрим жирные заголовки с непременной безвкусной игрой слов: «Разоружены и очень опас­ны», «Взрыв вызвал волну выплат», «Не пойман — не воротила», «К Мише едешь — дальше будешь», «Кто заплатит за плотину?». В самом деле? Погля­дим, что в разделе культуры. «Перестирывая Шекс­пира. На гигантской сцене Театра армии прошел конкурсный спектакль „Ромео и Джульетта'... Сти­рающий постельное белье Тибальд выглядит, ко­нечно, диковато, равно как и Кормилица с дос­кой для серфинга... После нелегких любовных игр Ромео и Джульетте остается только заняться оздо­ровительной гимнастикой на берегу реки». Театр армии. Что тут скажешь? Бедный Вилли. Листаем дальше — опера. Полупрозрачные целлофано­вые костюмы, надувные резиновые плоты, алю­миниевые конструкции. Солист, покачиваясь, исполняет арию на подвесном тросе. Все это упои­тельное зрелище не что иное, как «Троянцы» Бер­лиоза. Импресарио требовал «больше размаха, cher maître![46] Больше блеска!». И тут ничего неожиданно­го. Листаем дальше. Ага, коммерческие объявле­ния. Это самое вкусное. «Не можете уснуть? Вас мучает бессонница?» Допустим. «„Орфеус'. Новое безвредное средство от расстройства сна». Долж­но быть, опущена буква «м» в начале. Или речь об усыпляющем пении? Проглотил таблетку, и в голове зазвучало контральто. Кажется, есть такой рассказ «Музыка в таблетках». «Не славь, обману­тый Орфей, мне элизийские селенья». Привычки жизни. Вода забвенья. Тудай, туслип. Блаженны бессонные, ибо они зрят сны наяву. Снотворное. Сотвори себе сон. Забудься. За содержание снов фирма ответственности не несет. Недорого и без обмана. Беременным нельзя, чтоб не плодить урод­цев. Шизофреникам и маньякам тоже. Что там еще? Перевернем страницу. Недвижимость, укра­шения, наручные часы, дантисты, автомобили, ад­вокаты, анонсы... Книжные новинки. «„ТВОЙ ЛУЧ­ШИЙ ДРУГ'. Читайте новый роман культового писателя Пола Вина, автора бестселлера „Преда­тель'!» Всего половина писателя, а сколько шуму. И что означает «культового»? То есть пишущего о церковных обрядах? Дальше. «Прокат лимузи­нов. Дни рождения. Свадьбы. Проводы в послед­ ний путь». Гениально. Емко и выразительно. Вся жизнь в трех фразах. «Папа Джон любил две ве­щи: пиццу и свою машину. Один укус — и вы услышите хруст. Наша фирменная хрустящая ко­рочка!» Интересно, а что любила мама Джоана? «ГРУДЬ можно увеличить в домашних