«Тварь… — промычал он сквозь сжатые зубы. — Я самая последняя тварь. Она тоже тварь. Нельзя, нельзя же было этого делать!»
И хотелось ему по-волчьи утробно на всю Москву взвыть: небритый пьяный Медведев… белки ее глаз и запах ее пота… по-взрослому трагические глаза потрясенной девочки. И он, Зуев, при этом! Капитан- лейтенант, которому снятся дамские сны. Неужели Иванов прав? О, Боже! Он, Зуев, давно плюнул на то, как ведет себя Наталья, но он терпел ее такой, принимал ее жизненный стиль потому, что в мире существовала Люба, другая женщина, не похожая на его, зуевскую, жену. Он прощал неверность своей жене и был готов нести этот крест, только бы знать, что есть и другие женщины, такие, как Люба. Но Люба тоже тварь…
Зуев ехал в своем «Москвиче», не зная куда. Он ехал куда глаза глядят. Москва шумела, фыркала, скрежетала железом и визжала вокруг него тормозными колодками. Разогретый асфальт был похож на черное тесто. «Тварь… — мысленно продолжал твердить Зуев. — Может быть, и все мы просто твари… А кто же еще?»
Он давнул на акселератор и крутнул рулем влево, обгоняя вонючую самосвальную тушу. Раздался скрежет справа. Машину дернуло и даже чуть развернуло, но Зуев выровнялся и газанул до синего дыму. «Москвич», увы, никуда не спешил. Он только тихонько по инерции катился в левом ряду. Сцепление по каким-то причинам не действовало…
Через четверть часа милицейский «уазик» отбуксировал Зуева куда-то в проходной двор. Помятый бок машины вызвал у хозяина презрительную улыбку, чуть ли не смех, а это в свою очередь необычно подействовало на милицию. На талоне пробили дыру и отпустили, а Зуев снова — теперь пешком — направился по Москве, не зная куда.
Может быть, Зуеву следовало вернуться на Петровку в кафе под открытым небом? Только он не терпел повторений. Здесь, когда нарколог замолк и начал с фамильярной веселостью рассматривать компанию, сестра Валя вскочила с места:
— О Господи!
Она была так откровенно взволнована, что Иванов пожалел сейчас не Медведева, а прапорщика.
— Сделай же что-нибудь! Ты же медик!
— Есть один адрес.
— Едем?
Он хотел рассчитаться, но ему не позволили. Валя спешно попрощалась с подругами. Большая очередь на такси поминутно обновлялась, но машины подходили одна за другой. Через десять минут Иванов сел на переднее сиденье и сказал примерное направление. Потом вытащил записную книжку и назвал точный адрес.
Таксист провез их через Таганку. Мелькнули какие-то парящие корпуса, заборы мясокомбината. Нарколог, знакомый Иванову, ответил по внутреннему номеру:
— Сейчас я спущусь к вам.
Это «сейчас» длилось около двадцати минут. Наконец он появился в подъезде. Иванов коротко объяснил свою просьбу. Сразу стало ясно, что ничего не получится.
— У нас действительно есть терапевты, — сказал врач. — Но мой приятель в Сочах, уехал к дельфинам. С этими же у меня шапочное знакомство…
— А если попробовать?
— Нет, не могу. Извини.
Знакомый Иванова ушел.
— Может, ты ему мало пообещал? — спросила Валя.
— Он сделал бы! — раздраженно перебил Иванов. — Без всяких обещаний. Просто не повезло…
Таксист ждал, не зная, куда ехать.
— Слушай, — заговорила сестра. — Разве Светлана уже не работает в медицине?
Бывшая жена Иванова действительно работала в институте Вишневского. Иванов ничего не мог возразить, у Вали возникло простое и гениальное предложение…
— А ты сможешь поговорить с сестрой Зуева без меня? — спросил Иванов.
— Нет. Ты поговоришь со своей женой сам.
Иванов хмыкнул.
Пока таксист выбирался из мясокомбинатовских лабиринтов, пока вырулил на кольцо, прошло еще полчаса. Минуты сегодня летели, часы бежали. До обеденного перерыва оставалось всего ничего. Около метро «Октябрьская» они отпустили такси. Сестра исчезла в метро после того, как взяла с Иванова слово, что он обязательно разыщет Светлану и позвонит вечером.
Иванов не успел одуматься, как очутился один в душной толпе около универмага. Встречаться с женой, да еще с разведенной, совсем не входило в его планы…
Делать, однако ж, было нечего. Судьба Медведева, как говорил Бриш, висела на волоске: если они достанут больничный лист, следствие сразу пойдет по иному руслу. И сделать это надо было сегодня, сейчас. Завтра будет наверняка поздно…
Мысленно ругая Медведева, Бриша, а заодно и всю московскую жару, суматоху и толкотню, Иванов двинулся в институт Вишневского. Приемная была забита хромающими иногородними. «Облитерирующий энд-арте-риит, — Иванов еле вспомнил название грозного заболевания. — Бедняги! И ни один ведь не бросит ни пить, ни курить. Видно по физиономиям…»
Он поймал молодого парня, облаченного в белый халат, и спросил, знает ли он такого-то (Иванов назвал фамилию доктора, в отделении которого работала Светлана). Парень хорошо знал доктора. Иванов спросил, как туда позвонить, но парень предложил:
— Идемте, я проведу!
Халат, полученный Ивановым у гардеробщицы, был тоже белый, но не совсем, лестничные площадки изрядно замусорены. Зато на отделении оказалось очень чисто, тихо и даже уютно. Парень попросил вызвать Светлану Иванову. Иванов присел в кресло в конце коридора у окна, под мясистым ядовито-зеленым фикусом. Взглянул на носки ботинок и концы обшарпанных джинсов. Вид собственных конечностей устыдил его… Иванов высчитал, что не видел жену больше чем полгода.
Она шла вдоль застекленных дверей — тоже в халате, и в довольно белом халате, чуть располневшая, шла безупречной своей походкой, уверенно и картинно. Волосы оказались окрашенными хной.
— Ты? — глаза ее округлились. — Какими судьбами? Вот уж никогда бы не подумала.
— Привет! — Иванов неторопливо встал. — У тебя есть двадцать минут?
— Конечно, и даже больше, — но она посмотрела-таки на часы. — Что-нибудь случилось?
— Не со мной. Ты помнишь Медведева?
— Какого еще Медведева? Не помню никакого Медведева.
Ее раздражало то, что он все еще не спросил у нее о ней самой. Он не поверил ее холодному тону, но не осмелился и на ухмылку. Конечно, ему более всего хотелось спросить именно о ней, но он почему-то снова дразнил ее. Конфронтация продолжалась.
— А что произошло с этим твоим Медведевым?
Желание поспорить было всегдашним и обычным ее состоянием. Оно и сейчас открыто звучало в ее насмешливом тоне:
— Поделись.
Неожиданно для себя Иванов предложил:
— Слушай, может быть, мы пообедаем?
Ее, видимо, озадачило то, что Иванов не стал спорить. Вся их трехлетняя совместная жизнь при дневном свете состояла по преимуществу из полемики. Иные способы общения возникали лишь по ночам и, может быть, только поэтому не закрепились и остались не главными.
— Ну? Так как? — снова спросил Иванов.
— Ты приглашаешь меня?
Но это была ее последняя попытка создать «поле», как говорил Медведев. Иванов и сам занимался когда-то радиотехникой. Противопоставление потухало само по себе, если не было источника поощрения. «Как много было у нас этих самых источников, — думал Иванов. — Спорили всюду, где надо и где не надо».
Она ушла отпрашиваться с работы, и он вспомнил о колебательном контуре. Простейшее сочетание
