Женщинам наконец надоели рассуждения о дьяволе. Одна за одной они незаметно перебрались на кухню. Светлана ошпарила кипятком грязные тарелки, заглянула на балкон, заваленный досками.
— Он еще не прописан в Москве? — спросила Валя, усаживаясь в старое, потрепанное, но еще очень удобное кресло.
— Ты о ком? — засмеялась Светлана. — Если Медведев, то, по-моему, нет. А про дьявола я не знаю.
— Шумит наш мужичок, шумит, — проговорила Валя насмешливо. — Откуда что и берется у моего братца?
— Пусть шумят, лишь бы сильно не пили. — Светлана подводила перед зеркалом брови. — Саша последнее время совсем дерганый.
— А ты не пускай его в компании. Пусть сидит дома, с детьми. Ты с кем их оставила? А знаешь, мои девочки сами уже управляются. Приеду с работы — даже выстирано. Нет, что ни говори, а с мужиками мороки больше…
— Валечка, и без них тоже нельзя.
— Смотри-ка! — Валя открыла шкаф. — У твоего брата порядок на кухне. Она что, все еще ездит к нему?
Светлана говорила с золовкой о детях и о деньгах, когда подвыпивший Зуев торжественно въехал на кухню. Следом, продолжая спорить, явились еще двое.
— А вот они! — шумел Медведев. — Пусть сами они и скажут.
— Они не скажут, — заявил Иванов.
— Валя и Света, разрешите наш спор…
И Валя и Света глядели то на одного, то на второго, то на третьего.
— По-моему, Зуев прав, — гудел Медведев. — Все воспитатели хором твердят: не торопитесь вступать в брак, выбирайте хороших… Ладно, а куда деть плохих? Ведь на всех же никогда не хватит не только хороших, но и посредственных. И если уж поженились… Каждый должен тащить свою ношу… Какая б она ни была, а она твоя.
— Да ведь я то же и говорю! — сердился Иванов. — «Литгазета» пишет: развод нужен для детей, чтобы они, мол, не страдали и не портились при виде родительских неурядиц.
— Какая же демагогия! А они спросили самих детей? Самая скандальная семья для ребенка лучше, чем никакая.
— А вновь созданная?
— Для ребенка?
— Да.
— По-моему, для него это еще хуже.
— Послушаем, что скажут женщины!
Но Валя и Света лишь снисходительно улыбались, слушая перепалку.
— Женщины? — Нарколог обнял левой рукой сестру, правой — жену. — Нашим дорогим женщинам внушают, что они не свободны. Закабалены тремя «ка». Киндер, кухня, кирка… А для многих дурочек свобода и нравственная распущенность — это одно и то же. Я благодарю судьбу за то, что моя жена и моя сестра не такие!
— Ну, хватит! — Валя сердито освободилась от руки брата.
— Терминология вообще великая сила, — заметил Медведев. — Общежитие, маршрут, вахтовый метод, лагерь. Казарма, полигон, территория. Согласитесь, что среди этих понятий женщине с ребенком не очень уютно.
— Конечно! — Нарколог оставил сестру, но еще крепче обнял жену. — Братцы, а вы не заметили, что у нас с Зуевым всего по одной сестре? А братьев вообще нет. Ни у меня, ни у Славки.
Иванов осекся, вспомнив Медведева.
— Чтобы уничтожить какой-нибудь народ, вовсе не обязательно забрасывать его водородными бомбами, — сказал Медведев. — Достаточно поссорить детей с родителями, женщин противопоставить мужчинам. Не так просто, но возможно.
— Еще надежней вот это! — Иванов налил шампанское и выпил один, залпом.
Жена и сестра глядели на него, одна с недоумением, другая с ехидством.
— А сколько других приемчиков? — не унимался Иванов. — «Кто не курит и не пьет, тот здоровеньким умрет». Это любимая поговорка Мишки Бриша. Нашего общего друга. Однажды я понарошку сказал ему, что Христос не еврей. Конечно же, Миша немедля присобачил мне здоровенный антисемитский ярлык. А ведь еще за минуту до этого доказывал, что никакого Христа вообще не было! Нет, какова логика, а? Кстати, за что вы так его прозвали? Идущий, так сказать, впереди…
Медведев говорил о чем-то с Валей, не слушая, поэтому Иванову пришлось повторить вопрос. Медведев сказал:
— Не помню, наверно, за то, что он всегда седлает
— Что значит третьего? Не понимаю.
— Я имею в виду гегелевскую триаду. Пока мы с тобой едем на тезе и на антитезе, он уже шпарит на синтезе. Как только синтез становится новой тезой, он тут же покидает это седло и пересаживается на свежую лошадь.
— А мне надоела эта полярность. — Иванов начинал задираться. — Это вечное противопоставление: плюс — минус, тезис — антитезис. К черту Гегеля!
— Хочешь к батьке Махно?
— Да! Я поставил бы Нестора в союзный Госплан.
Чтобы разрядить обстановку, Зуев сказал:
— А в Госплане знают, куда используются столовые салфетки? Туалетная бумага продается, говорят, на доллары в «Березке», в гостинице «Украина»…
— В Госплане тысячи служащих! Достаточно перепутать две какие-нибудь фитюльки, и одна шестая мировой суши сидит без мыла. Либо — без простынь.
— Если б я был директором, — продолжал Зуев, — я бы сразу отменил синтетические носки. И еще наволочки без пуговиц. Господа, в каком НИИ придумали наволочки без пуговиц?
— Погоди, погоди… — остановил Зуева Медведев. — Мы хотели послушать женщин, что они думают о разводе.
— Они ничего не думают, они просто разводятся… — не по-хорошему засмеялся Иванов. Но даже и это не вывело из молчаливого состояния его жену и сестру. Обе деловито и весело носили посуду.
— И чего это мужчины стали такие болтливые? — сказала вдруг Валя, поглядев на Медведева. — Вместо того чтобы действовать… болтают о вреде пьянства… А ведь ни один не скажет: «Всё! Я больше не беру в рот этой гадости».
Медведев с любопытством слушал.
— И вот языком болтают, вот болтают! Хуже базарных баб…
— Хорошо, — вдруг встряхнулся Медведев. — Валя, я готов перейти к делу. Будьте свидетелем! Я вызываю мужчин на соревнование. Я утверждаю, что никогда больше и нигде не возьму в рот ни капли таких жидкостей.
Он выплеснул за балкон недопитое шампанское.
— Саша, ты хочешь пари?
Нарколог посмотрел на Зуева. Зуев поводил в воздухе правой ладонью, дескать, «я — пас». Светлана с любопытством смотрела то на мужа, то на Медведева.
— Это, конечно, провокация, — задумчиво произнес Иванов. — Но я согласен, я обещаю… тоже…
— Руку? — Медведев в упор смотрел на нарколога.
— Это не так просто, — смущенно пробормотал Иванов. — Для этого надо уезжать из Москвы…
— Ерунда! — воскликнул Медведев. — От себя-то ты никуда не уедешь.
И тогда Иванов решительно подал руку, и обе руки сцепились пальцами, и сжались, словно в каком-то соперничестве.
